Последняя роза Дивеллона - Вера Платонова

Мы встали на перекрестке возле огромного черного валуна, вид которого произвел на меня тягостное впечатление.

– Здесь начинаются земли тиульбов, – гордо пояснил Килиан. – Подумал, что вам будет интересно посмотреть на границы будущих владений.

При этом Ворон почему-то насмешливо фыркнул.

Унылый пейзаж наводил лишь тоску: на дороге грязь, на обочинах – снег. Да ворона каркает на одинокой ели.

– Камень предков, – Борх низко поклонился валуну и коснулся его указательным и средним пальцами, что-то бормоча себе под нос. То же самое сделал Ворон.

Видно, и у таких неотесанных вояк есть свои традиции.

– Попросите у него покровительства и помощи, может, внемлет, кто знает, – сказал мне Борх, а Ворон взглянул на него уж больно выразительно.

Я, больше для того, чтобы не оскорблять Борха, по их примеру уважительно поклонилась черному исполину и приложила к холодной поверхности два пальца. В тот же миг короткими вспышками перед глазами замелькали картины прошлого и будущего:

русоволосый мужчина в окровавленном доспехе вынимает меч из ножен, Вереск чертит в воздухе защитные знаки, женщина в мужской одежде хищно улыбается, а затем хохочет мне в лицо, и Килиан Борх, по белой рубахе которого расползается красное пятно крови. Сиреневая роза брошена на снег. А еще аторхи. Огромное войско аторхов усыпало целую равнину меж скалами. Они будто замерли в ожидании приказа к действию. Но кто отдаст этот приказ? Фигура постоянно ускользает и прячется от моего взора за камнями.

– … У нее припадок! – донесся до меня возглас Ворона.

Борх повел ладонью перед моими глазами. Я отшатнулась от камня, пытаясь справиться с эмоциями, как из ушата, свалившимися на меня разом.

– Ведьмоватая! – тихо сказал Ворон. – Камень заговорил с ней.

– А раз заговорил – значит принял, – утвердил Борх.

– Ну-ну, – хмыкнул его собеседник, усаживаясь на лошадь.

Пара пушистых снежинок спланировала мне на ладонь.

Борх усадил меня в коробок, уведомив:

– Пара дней хода до Излаумора. Надеюсь наш король уже вернулся из похода.

Аторхи вновь появились словно из ниоткуда. И вновь ночью. К утру мы должны были быть уже в твердыне тиульбов, но я проснулась от того, что лошади, нещадно подстегиваемые Борхом, так понесли повозку, что меня мотало в ней, как горошину в стакане.

Ни Борх, ни Ворон не надеялись выстоять в этой битве вдвоем против пары десятков желтоглазых чудовищ. Призрачный отблеск спасения грезился лишь в образе наших порядком подуставших лошадок.

Ворон пришпорил своего вышколенного коня, и стрелой полетел к Излаумору за подмогой. По тому, как Борх чуть сбавил ход, я поняла, что мы выиграли немного времени у пеших аторхов, но повозка вдруг подпрыгнула на месте, проехала немного вперед и встала, завалившись набок.

– Колесо! – выкрикнул Борх. – Нужно выбираться.

Я сгребла ларец со снадобьями и попыталась открыть дверцу. То же самое снаружи пытался сделать Борх. Но злополучный курятник не открывался даже на треть.

Килиан, хоть и был крепкого сложения, но все же мощи имел меньше, чем силач Десволин, который один мог ворочать этот коробок, прилагая лишь небольшое усилие. Кое-как, все же, он приподнял край повозки, дав мне пару мгновений на то, чтобы выбраться из нее.

Одна лошадь вырвалась из упряжи и убежала.

Вторую Борх сам ловко распряг и почти забросил меня на нее.

– Она вынесет двоих? – испуганно спросила я, понимая, что эта лошадка была из простых полевых работяг, что мы взяли на постоялом дворе.

Борх, ничего не говоря в ответ молча сунул мне в руки поводья и хлопнул лошадь по боку.

– Ну! – прикрикнул он животному. – Не сходи с дороги!

Это предназначалось уже мне.

И лошадь помчалась. Руки онемели от холода, платье в тот же миг промерзло до нитки, я даже не могла повернуться и увидеть, что там с Килианом. Просто мчалась куда-то вперед, в снег и стужу.

В какой-то миг мне показалось, что даже слезы на щеках замерзли и превратились в застывшие льдинки.

Лошадь несла меня вперед неизвестно сколько времени, пока уши не стали различать топот и людские возгласы.

Мою спасительницу поймали под уздцы, останавливая, а затем чьи-то руки аккуратно стащили меня с седла и понесли. Сознание мое закрутилось и полетело в бездну.

Очнулась я, лежа в теплой постели, от страшной боли, что пронзала кисти рук и стопы.

– Она не могла разжать поводья, – говорил мужской голос. – Надеюсь, руки и ноги останутся при ней?

– Должно быть так, ваше величество. В любом случае, на способности к деторождению это не должно сказаться, – отвечал ему второй, более низкий.

Я приоткрыла веки. Рядом с постелью, подперев кулаком подбородок, сидел мужчина в кольчуге, надетой поверх белой покрытой бурыми пятнами рубахи. Серо-зеленые глаза пристально изучали меня.

– Ну, здравствуй, невестушка, – сказал он, завидев, что я прихожу в себя.

Глава Шестая. Ужин с женихом и не только

В комнате было жарко натоплено. Каминная труба аж гудела от созданной огнем тяги.

Я к большому ужасу обнаружила, что лежу совершенно голой под тонюсеньким покрывалом, которое не скрывает ни малейшего изгиба моего исхудавшего за время путешествия к Излаумору тела.

– Шелк из Иттероса, – неверно расценил мой интерес к покрывалу новоявленный жених. И добавил. – Будущая королева тиульбов достойна жить в роскоши.

В зажиточных домах Долины иттеросийский шелк висел в домах в качестве занавесок, так что меня скорее удивило, что он считает этот не такой уж и редкий материал роскошью.

Я стыдливо натянула покрывало до самого подбородка, чтобы не сверкать хотя бы обнаженными плечами.

– Не волнуйся, Иммериль, – засмеялся он, – все, что требуется, я уже разглядел.

Святые отцы-веды! Да сколько еще жизнь будет меня испытывать этими постоянными унижениями?

– Меня зовут Айволин Дегориан, как ты уже догадалась. Именно ко мне ты так долго добиралась столь опасным путем. Прости, но появление двух крупных отрядов аторхов рядом с нашей твердыней и Долиной стало полной неожиданностью для всех. С остальными опасностями Борх должен был справиться без особенных затруднений.

Пока он произносил это, у меня было время, как следует его рассмотреть.

Король был крепким, и, насколько я могла предположить, высоким, как и те тиульбы, которых я уже знала. Наверное, это было отличительной чертой их народа.

В своем воображении, маясь от безделья в темном курятнике на колесах, я так часто рисовала себе малоприятное и грубое лицо, какое обязательно должен был иметь “хитрый простолюдин”, как его назвал отец, что была уверена: так оно и будет.

Стесненное положение добавляло этому образу всякий раз, что я думала о суженом,