Ее порочный лучший друг - Адель Найт

вдыхаю глубже и пытаюсь успокоиться. Писать сцены в голове, когда вдохновение бьет ключом, я умею. А вот проживать их в реальности… не имею ни малейшего понятия, с чего начать. Как соблазнить кого-то, если я краснею двадцать четыре часа в сутки?

Я закидываю мармеладного мишку в рот и едва не морщусь. Терпеть не могу зеленых.

Профессор Гибсон передает пачку распечаток студентам первого ряда, те берут по листку и пускают стопку дальше.

— Это план курса. Список литературы — на третьей странице.

Шуршание бумаги заполняет аудиторию. Я пробегаю глазами список и чувствую, как сердце делает скачок. Среди названий — четыре эротических романа. Это… необычно. Мы с Олли обмениваемся удивленными взглядами.

— Вы хотите, чтобы мы читали порнуху? — кто-то фыркает.

Смешки и приглушенный хохот прокатываются по рядам. Я хмурюсь на этого мужика-подростка. Именно из-за таких пришлось писать под псевдонимом.

— На этом курсе я жду критического мышления, а не ханжеских суждений, — отрезает профессор Гибсон. — Да, романтика тоже часть нашей программы. Многомиллиардная индустрия, между прочим. Согласны, что это элемент массовой культуры?

Смех тут же стихает. Мои брови поднимаются — впечатляет.

— На седьмой странице — вопросы для самостоятельного анализа.

Я переворачиваю страницу. В глаза бросаются слова: вызов патриархальным структурам, самоутверждение, сексуальное освобождение . Мои губы непроизвольно сжимаются, а нос морщится. Сексуально освобожденная — точно не про меня.

Хотя… может стать, если я наконец научусь быть героиней собственной истории.

Экран ноутбука мигает уведомлением о новой почте. Отвлекаясь от самоедства, я открываю входящие — имя Жизель на самом верху. Ответ на моё письмо о смене жанра заставляет меня расплыться в улыбке.

Ла-ла-ла, пальцы в ушах, я ничего не слышу!

Не хочу слышать ни слова про смену жанра…

У меня идея, как вернуть тебя в ритм. Скоро выйдет сборник рассказов, там будут несколько громких имен — Джеймс, Найт, Мейер.

Я отправила им твою работу, и они в восторге.

У тебя есть место в сборнике, если до конца недели пришлешь им план и он им понравится.

Это может стать твоим прорывом. Закроешь студенческие кредиты и сможешь писать на постоянной основе! Их аудитория огромна — по 15 тысяч подписчиков в рассылке.

Я невольно издаю восторженный вздох. Олли тут же наклоняется ко мне, насторожённый.

— Что случилось?

— Жизель… — я показываю на экран.

Он читает сообщение через моё плечо.

— Охренеть.

— Вот именно. — Авторы, которых она упомянула, — мои кумиры. Они превратили хобби в полноценную карьеру. Именно так, как мечтаю я.

— И что собираешься писать? — шепчет он, чтобы не мешать профессору.

Я пролистываю письмо.

— Сборник историй о том, как «сделать из хорошего мальчика плохого».

Олли прикусывает губу и хищно улыбается.

— Секси.

Я усмехаюсь. Конечно, моему похотливому другу эта идея пришлась по душе. Но унылые тексты, что я штампую в последнее время, ставят крест на любых перспективах.

— У меня всего неделя, чтобы написать план. Это нереально.

— Может, у тебя есть что-то неопубликованное?

Я качаю головой.

— Ничего, что подошло бы под тему «испортить хорошего мальчика».

Разве что представить Олли примерным парнем, которого я медленно сползаю на колени, чтобы испортить… Нет.

— А что насчёт милого профессора? — шепчет Олли, его взгляд ощутимо скользит по телу Гибсона. — Могу сегодня вечером вытянуть из него все пикантные детали.

До меня доходит смысл сказанного, и живот сводит от возникшей картинки — Олли на коленях, профессор с запрокинутой головой… И вот я снова мысленно в своей кровати, с фиолетовой игрушкой между бедер и именем Олли на губах.

Я отгоняю это видение и оцениваю профессора внимательнее.

Он высокий, стройный, с аккуратно подстриженными черными волосами. Очки придают ему умный, слегка академический вид, хотя на вид ему не больше тридцати с небольшим. Миловидный.

Любопытство вспыхивает заново. Если профессор и правда считает, что романтика — это форма сексуального освобождения, может, он поможет и мне… освободиться?

— Я попробую, — вырывается у меня уверенно.

— Что именно? — Олли щурится.

— Попробую… — я делаю паузу, — попробовать.

Он моргает, осознавая, что я имела в виду, и лицо темнеет.

— Нет, — коротко бросает он. — Ты не можешь трахнуть своего профессора.

— С чего вдруг?

— Это против правил или что-то вроде того.

Я ошарашенно гляжу на него:

— Ты сам две минуты назад собирался сделать то же самое.

У Олли челюсть сжата, губы — в тонкую линию. От него исходит раздражение, которого я прежде не видела.

— Ладно. Никто не трахает профессора.

Я сжимаю подлокотник стула — жесткий пластик больно впивается в ладонь.

— Нет, не ладно. Ты сам сказал мне брать то, что я хочу. — Голос срывается от раздражения. Жизель ждет от меня рукопись, а я не собираюсь больше ждать у телефона, надеясь на очередной видеозвонок от лучшего друга.

— Я говорил о гребаном мармеладном мишке, — бурчит он и бросает убийственный взгляд в сторону кафедры.

— Что с тобой сегодня? — резко спрашиваю я.

Он сжимает кулаки, мышцы на челюсти ходят, взгляд упрямо в сторону. Минуты тянутся, прежде чем он выдыхает и стукает коленом по моему.

— Встал не с той ноги. Простишь?

Тепло от его прикосновения растекается по бедру, просачивается под кожу. Я делаю вид, что не чувствую.

— Хорошо.

Его пальцы скользят к моим, едва-едва касаясь. Я неосознанно разжимаю ладонь, и он вплетает свои пальцы в мои, двигая ими вперед-назад в медленном, завораживающем ритме.

— Он действительно тот, кого ты хочешь? — тихо спрашивает Олли, глядя на наши сцепленные руки.

— Он тот,