Прекрасное изгнание - Кэтрин Коулс

После того как я привела себя в порядок, взбодрилась кофе и надела одежду для конюшни, вышла на улицу — Брут увязался за мной. Августовское солнце палило вовсю, пока я шла к небольшому сараю на двух лошадей. Чем дальше в лето, тем раньше приходила изнуряющая жара. Хорошо хоть, что, живя в горах центрального Орегона, можно было рассчитывать на прохладу по вечерам.

Горные пики были не просто красивым фоном — они давали ощущение, что дышать становится легче. Я остановилась, обернулась и посмотрела по сторонам. Заснеженные вершины гор Монарх на востоке и золотистые склоны Касл-Рока на западе. Завораживающее место. Даже если оно и не совсем мое.

Коуп бы возненавидел мои мысли, если бы знал. Он сделал все, чтобы я почувствовала, будто это место действительно мое — от сарая, построенного для Виски и Стардаст, до огромной художественной мастерской рядом с гостевым домом, где я могла хранить свои работы.

У бедра навалился тяжелый вес, и я посмотрела вниз. Моя тень — Брут. Целых сорок пять килограммов чистой любви, но по команде он легко мог бы перегрызть кому-нибудь глотку. Я опустила руку и почесала его за ухом.

— Твой завтрак — следующий. Не переживай.

Пот уже начинал выступать на пояснице от жары и мысли о том, что придется убирать стойла. Умнее было бы вставать пораньше, пока еще прохладно. Но я — не жаворонок. Потому что когда сон все же приходил, я держалась за него до последнего.

Мои девочки встретили меня фырканьем и ржанием, стоя у дверей своих стойл. Они знали распорядок. Ритуал, который нас всех успокаивал, и я была благодарна, что нашла именно тех кобыл, которые не обижались на мои поздние подъемы.

— Простите, что опоздала, — пробормотала я, забегая в подсобку, где хранился корм. Наполнив ведро, я вернулась в проход между стойлами.

У первой стойки я остановилась, склонившись, чтобы прижаться лбом к голове серой в яблоках. Ее шкура была как свет и тень вперемешку. В некоторые дни казалось, что побеждает свет, в другие — тьма. Примерно так же я ощущала себя внутри. Я постояла так немного, впитывая это ощущение близости и заземления. Стардаст тоже не двигалась — будто знала, что сегодня мне нужно чуть больше, чем обычно.

Наконец, я выпрямилась и высыпала половину зерна в ее кормушку. Перешла ко второй — рыжей с черной гривой, хвостом и ногами. Я почесала Виски между ушами — она это обожала, прижималась к моей руке, выпрашивая еще. Это доверие было настоящим подарком, как всегда. Я убрала руку и высыпала остатки корма.

Обе кобылы тут же принялись за еду. Я знала, что Виски минут через пять снова будет выпрашивать добавку. Так и вышло — она снова фыркнула, и, обернувшись, я увидела, как она дула воздух сквозь губы.

Я не удержалась от смеха, достала недоуздок и, открыв стойло, прицепила повод к ее голове.

— Ты же знаешь: лакомства — вечером или после езды. Их надо заслужить.

Кобыла снова фыркнула, будто поняла каждое слово. Я отвела ее на пастбище, а затем и Стардаст. Насыпала корм Бруту и взялась за дела по хозяйству. Примерно через час уборки и подметания он вдруг залаял.

Я обернулась — пес дрожал рядом. За семь лет, что он был со мной, я научилась распознавать его лай. Бывало — тревожный, бывало — радостный. Сейчас был именно такой. Это значило, что рядом кто-то, кого он любит.

Я вышла к краю сарая, прикрыв глаза рукой от солнца, и увидела, как из знакомого внедорожника выбрались люди. Как только Лука, семилетний мальчик, ступил на гравий, с широкой улыбкой на лице, я дала Бруту команду:

— Freigeben (разрешаю), — сказала я, похлопав его по массивной серой заднице.

Он не стал ждать. С радостным визгом подбежал к Луке, который тут же присел и уткнулся в морду псу. Саттон засмеялась, подойдя к ним, и начала гладить Брута, шепча ему что-то ласковое. Они были полны восторга по отношению к моему псу, и я на секунду задумалась: а вдруг он хочет, чтобы я была такой же? Но наша связь была другой — тихой, выстроенной за долгие часы в моей мастерской и во время прогулок по дикой местности. Все равно я надеялась, что он знает, как сильно я его люблю. Даже если эта любовь жила в молчании между нами.

Внезапное движение привлекло мое внимание — из машины выбрался Коуп. Он уже не двигался так, будто каждый шаг причиняет боль, но напряжение в глазах и вокруг рта выдавало усталость. Мне захотелось закричать, чтобы он остановился. Перед глазами вспыхнул образ его в больничной палате — после того как пуля прошила грудь и пробила легкое.

Я сжала кулаки так сильно, что ногти врезались в ладони. Боль немного вытеснила образ, но не раньше, чем Коуп уловил мой взгляд. Теперь боль была уже и в его выражении, но причина стала новой.

Черт.

Коуп заставил себя улыбнуться, взъерошил Луке волосы.

— Почему бы тебе с мамой не попрощаться с Виски и Стардаст?

Лука встал, тяжело вздохнув:

— Я буду по ним скучать. Как думаешь, в Сиэтле есть лошади?

У Саттон лицо стало мягче:

— Уверена, есть. Но я точно знаю, что там уж точно есть…

Лука расплылся в широкой улыбке, показав свой новый постоянный зуб, пробивающийся наверху.

— Хоккей!

Лука был просто помешан на хоккее, так что казалось предначертанным, что его мама влюбилась в моего брата, профессионального хоккеиста. Как только Коуп окончательно восстановится после травмы, их троих будет окружать все, что связано со льдом.

Саттон засмеялась, пока Лука уносился к пастбищу. Она пошла следом, но остановилась, чтобы быстро обнять меня.

— Я буду по тебе скучать.

Я привыкла к ее компании и безмерно восхищалась ее стойкостью и упорством.

— Ты и глазом моргнуть не успеешь, как снова окажешься здесь.

— Обязательно. — Ее взгляд метнулся к Коупу. — А еще это важно.

Я знала, что так и есть. Коупу нужна была еще одна возможность — сыграть в хоккей на своих условиях, более здоровых. Теперь, когда у него были Саттон и Лука.

Когда Саттон ушла вслед за сыном в сарай, Коуп направился ко мне. Я поморщилась, глядя на то, как он все еще осторожничает при каждом шаге.

— Ты уверен, что тебе стоит так много ходить?

— Ты меня избегаешь, — заявил он. Новый Коуп. Никаких шуток, сразу в