Иллюзия любви. Сломанные крылья - Ольга Дремова

— Я попрошу потише на последних партах! — учительница постучала карандашом по столу и бросила укоризненный взгляд на громко перешёптывающуюся парочку.

— Ты чего к Надькиному парню прицепилась? Завидуешь? — не отрывая глаз от доски, тихо произнесла мать Виктора.

— Да чему завидовать? Мой Димка ничуть не хуже, просто этот наловчился мозолить глаза учителям, а мой — нет.

— Почему — нет, и твой умеет, — хмыкнула мать Виктора. — Только у твоего дневник весь красный от замечаний, а у Тополя — от благодарностей.

— Значит, с вопросом о проездных на январь мы с вами решили. Те, кому нужны билеты, должны сдать деньги до двадцать четвёртого декабря, — учительница взяла в руки распухший от вложенных бумажек ежедневник и поставила напротив очередной записи галочку. — Теперь давайте поговорим вот о чём. В ближайшую субботу — она последняя в этой учебной четверти — во всех классах будут проводиться генеральные уборки. Мне бы хотелось узнать, кто из родителей сможет принять участие в этом мероприятии?

Моментально все разговоры в кабинете стихли, и три десятка взрослых дяденек и тётенек, сидящих парами, как по команде опустили глаза и начали внимательно изучать послания своих дорогих наследников на крышках ученических столов.

— Насколько я понимаю, добровольцев нет? — обводя взглядом вмиг присмиревших родителей, учительница невольно усмехнулась и подумала о том, что большие мальчики и девочки нисколько не отличаются от своих детей, буквально прилипающих к партам в тот момент, когда ручка учителя начинает медленно ползти по списку фамилий, выискивая подходящую жертву.

— Елена Владимировна! К сожалению, в эту субботу я работаю и не смогу подойти в школу, но я не отказываюсь помочь классу, — голос Надежды прозвучал среди повисшей тишины необычайно громко и уверенно. — Давайте я возьму шторы и постираю их, только скажите, к которому числу их нужно вернуть.

— Вот это здорово, спасибо вам огромное, Надежда Фёдоровна! — обрадовалась классная руководительница. — Как хорошо, что у меня всегда есть человек, на которого я могу положиться! Тогда завтра я попрошу их снять и пришлю вам вместе с Семёном, хорошо? Или ему будет тяжело нести?

— Что вы, Елена Викторовна, он же мужчина, пусть привыкает! — гордо произнесла Надежда.

— О, видела? Опять она самая хорошая! Это любой бы сумел: запихнул линялые тряпки в машину — и всё, в ус не дуй, — едва слышно прошептала мать Димы. — А нас сейчас припашут или линолеум содой оттирать, или шкафы двигать. Умеет же Надька вовремя подсуетиться!

— А тебе кто мешал?

— Да я рта не успела раскрыть.

— В следующий раз пошустрее раскрывай, — прыснула в кулак мать Виктора.

— Желающих помочь больше нет? — учительница обвела взглядом застывшие фигуры родителей, мечтающих чудом проскочить сквозь сети обязательной трудовой повинности. — Очень жаль, что вы такие неактивные. Если бы все были, как Надежда Фёдоровна с Семёном, стало бы значительно легче. Ну что ж, тогда мне самой придётся назначать тех, кто будет обязан подойти в школу в эту субботу к двум часам дня…

Собрание растянулось почти на два часа, и когда родители стали небольшими группками выходить из кабинета в коридор, на круглом циферблате, висящем над дверью, стрелки показывали четверть девятого. На улице уже совсем стемнело, и в мутных чернилах огромных школьных окон отражался только яркий электрический свет ламп под потолком да белёсые проёмы немых дверей, запертых школьным сторожем на ночь.

— Ну что, получила очередную порцию тихой радости? — Наталья достала из сумки вязаный шарф и принялась наматывать его на шею. — Обидно, слов нет: мы с Олегом и Димкой собирались двадцать девятого поехать к моим, поздравить с наступающим, а теперь я даже не знаю, удастся или нет. Во сколько ещё это всё закончится, неизвестно. Если к двум приходить, часа два-три проволынят, да плюс час пойти домой покушать и переодеться. А какой смысл выезжать в шесть вечера?

— Отказалась бы, сказала, что не можешь, — Ира открыла молнию сумки и стала искать на дне перчатки.

— Ну да, попробуй откажись после Надькиного выступления! — Наталья обречённо махнула рукой.

— Да, Надюха молодец, нечего сказать, голова у неё соображает, как всё политбюро, вместе взятое. Да где же они есть-то? — Ира остановилась у подоконника, поставила на него сумку и принялась перетряхивать её содержимое более основательно. — Вроде бы здесь были. Наташ, ты моих перчаток случайно не видела? Может, я их на парте оставила?

— Нет, не видела, — Наталья отрицательно качнула головой. — Ой, подожди, это такие тёмно-коричневые на меху, и ещё вот здесь две пуговки, да? — она указала пальцем на запястье.

— Да.

— Они на учительском столе лежат. Я сразу не сообразила, что это твои. Наверное, ты их оставила, когда после собрания подходила к Елене Владимировне.

— Точно! Вот голова дырявая! Я же их из сумки достала и в руках держала, а потом, наверное, когда говорила, автоматически на край стола положила. Да, с моим оболтусом чего хочешь можно позабыть! Это же надо матери такую бяку на Новый год приготовить — географичка собирается ему «неуд» в четверти выставить. Нет, я понимаю, Амундсеном Витька не будет никогда, но она права, какие-то элементарные вещи он знать должен?

— Да она тоже хороша со своими картами. Назадаёт, назадаёт, а чего задаёт — сама не знает! Мы с отцом, как география, так каждый раз до полуночи сидим, детство вспоминаем. Где уж там Димке, я и то не всегда соображу, что к чему.

— Наташ, давай вернёмся обратно, может, класс ещё не закрыли? — Ирина развернулась и стала быстро подниматься по лестнице на третий этаж. — Вот не было печали, купила баба козу!

Если она ушла и забрала с собой ключ, придётся идти за ними завтра с самого утра.

— Ир, на вахте должен иметься запасной, — Наталья еле успевала за быстрыми шагами подруги. — Не переживай, никуда твои перчатки не денутся, в случае чего объясним всё сторожу и сходим наверх ещё раз.

— Смотри, Натусь, там ещё кто-то есть. Вот повезло, так повезло! — лицо Ирины осветила улыбка.

На третьем этаже в коридоре было темно, но из щели под дверью классной комнаты пятого «Б» пробивалась полоска света. В воздухе явственно ощущалась едкая горечь мастики, недавно нанесённой на ровные ёлочки паркета. Через огромные тёмные окна с улицы в коридор падали отсветы уличного фонаря, но свет его был тусклым, рассеянно-туманным, и из-за странного полумрака, царившего на этаже, казалось, будто в дальнем конце рекреации скользят чьи-то тени.

— Да, картинка ещё та, — Наталья невольно перешла на шёпот. — Представляешь, каково тут сторожу одному ночью?

— Ночью все нормальные сторожа спят без задних ног, а не ищут приключений, шатаясь по тёмным этажам в одиночку…

Внезапно Ирина замолчала и вопросительно взглянула на подругу, словно советуясь с ней, как быть дальше. Из-за двери отчётливо послышались два женских голоса: классной руководительницы и Надежды. Будучи уверенными, что все родители уже разошлись по домам и в коридоре никого нет, они говорили достаточно громко, и в затемнённом полумраке школьной рекреации можно было ясно расслышать каждое слово, произнесённое ими.