Притворись, что мы вместе - Дарья Сумарокова

Вовка даже бровью не повел.

– Ну, если так, давай в ЗАГС сходим, как раз лето.

Я выдохнула.

– Ну, давай.

Событие запланировали на август, наступило радостное возбуждение в предвкушении грандиозной гулянки. Платье сшили просто и быстро, у маминой подруги, без кринолинов и фаты – и то и другое повергало меня в панический ужас. Асрянша изъявила желание засвидетельствовать наш союз, благо Вовка с ней неожиданно хорошо поладил, если учесть его довольно предвзятое отношение к людям с Кавказа.

Свадьба свадьбой, а жизнь продолжалась, и это был прекрасный период в нашей с Асрян трудотерапии. Мы помогали друг другу преодолевать страх перед первым уколом, капельницей и скальпелем, и к концу августа нас, несмотря на неопытность, уже не боялись оставлять без посторонней помощи вдвоем на семьдесят человек. Чем витиеватее и тоньше казалась вена, тем приятнее было в нее попасть и не наставить синяков. Воскресенья славились особенно горячими дежурствами. «Скорая» тащила всех тех, кто сидел дома до последнего момента: женщин с жуткими кровотечениями, криминальными абортами, выкидышами, внематочными беременностями и прочими «радостями», по сравнению с которыми простатит и импотенция казались просто легким насморком. В сумрачной процедурной разворачивались жуткие баталии за здоровье пациенток. Врачи в отделении были все как на подбор – лет за пятьдесят, старой советской школы. Не позволяли никаких соплей ни себе, ни больным, ни сестрам.

Я представляла, с каким презрением буду смотреть на своих сопливых одногруппниц, не видевших ничего, кроме учебников, и не узнавших до сих пор, что такое медицина. Асрян на мои приступы нарциссизма реагировала философски:

– Болезнь третьего и четвертого курса, Сокольникова. Думаешь, что уже все знаешь и равных тебе просто нет.

– Фу, Асрян, не гадь в душу.

Наконец двадцать второго августа девяносто восьмого года толпа разношерстной публики заполнила маленькое кафе. С моей стороны присутствовали две давние подружки из класса, конечно, Асрян, и, естественно, многочисленное семейство Сокольниковых – дядьки, тетки, двоюродные братья, сестры, а также всевозможные племянники и племянницы. Самым главным был дед в морском военном мундире с орденами и медалями и серебряным кортиком на ремне. Моя гордость и неописуемая красота, мой любимый дед Ваня. Бабушка ради такого события покрасила волосы в радикально рыжий цвет, а дед подровнял усы и гладко зализал остатки седин. В последнее время подарки войны и старость давали о себе знать: после контузии теперь все чаще и сильнее болела голова, подагра медленно уничтожала суставы; в довершение всего он стал совсем плохо слышать.

Я жутко переживала, вдруг старикам будет скучно и про них все забудут в пылу застолья? Но дед не потерял хватки – увлек молодежь рассказами про то, как во время войны они отрывали голыми руками немецкие уши; про торпедные катера и японских убийц. Только он умел весело рассказывать про войну. Бабушка о блокаде не рассказывала ничего и никогда. Они были у меня с братьями единственными бабушкой и дедушкой: папины родители умерли еще до рождения внуков, один за другим. От них остался старый покосившийся домик под Лугой, много лет служивший нам приютом в летнее время.

Вовка не мог похвастаться большой семьей, хотя, если честно, детали его генеалогии меня не сильно интересовали. На свадьбу, кроме родителей, пришли только тетка с дочерью и сыном, а также друзья по работе. Господа Сорокины в целом, казалось, были довольны происходящим, однако легкое пренебрежение все же улавливалось. Источник угадывался в мадам Сорокиной. По ее периодически отсутствующему взгляду явно было понятно, что ей хотелось невесту побогаче, весьма вероятно, с приданым, состоящим из квадратных метров. Но поскольку единственный сын с годами все больше становился фетишем – его желания исполнялись любой ценой.

Все прошло зажигательно, лишь одна маленькая деталь все же немного омрачила веселуху: Вовка совершенно неожиданно для меня напился, и, собственно, не он один, что в конце концов привело к небольшой потасовке c панками, проходившими мимо. Панки мирно плелись по улице, когда я вышла подышать. Уже хорошенько набравшемуся Вовке в этот самый момент померещилось, что бедные насекомоядные как-то не так на меня посмотрели. Кулаки Сорокина и его товарищей оказались тяжелы, панки быстро сообразили: надо ретироваться. Застолье продолжалось до трех ночи.

Первую брачную ночь муж провел в обнимку с только что установленным в нашей съемной квартире унитазом. Таким я видела Вовку первый раз, искренне сопереживала ему и старалась помочь, чем могла. Подобное отсутствие романтики не сильно меня расстроило – ведь эту ночь никак нельзя было назвать первой, мы оба были детьми своего времени. Когда Вовка совсем обессилел и избавился от содержимого желудка окончательно, я помогла ему доковылять до комнаты, точнее, доползти, и уложила на разложенный диван, рядом с которым на всякий случай еще поставила маленький тазик.

Вовка захрапел через секунду, а мадам Сорокина номер два, изрядно устав, пошла в ванную. Смывая макияж и пытаясь расчесать крепко залитые лаком волосы, уложенные в дурацкую прическу, я поймала себя на мысли, что этот знаменательный день огорчил меня только одним: платье, даже без кринолина, мешало мне танцевать от души.

Утром следующего дня солнце встало так же, как всегда. Но Питер есть Питер, и к десяти утра небо над домами нависло тяжелым покрывалом. Моросил почти осенний дождь, и пейзаж казался совершенно серым и навевал тоску. Однако бесспорно положительной новостью являлась моя полная свобода. Теперь у меня имелась кухня, в которой командовала только я, комната, где вся геометрия сложилась так, как хотелось мне, ибо Вовка не обнаружил стремления к тому, чтобы что-то изменить в дизайне нашего жилища, к тому же съемного. С большим удовольствием я разбирала сваленные в кучу коробки с подарками и развешивала новые занавески. Разнообразные кухонно-бытовые фантазии одолевали меня до обеда, но быстро иссякли, в окончательном виде кухня приняла простой и незамысловатый вид.

Вовка мучился головной болью полдня. Еще не очень разбираясь в тонкостях детоксикации, я совершенно интуитивно решила сварить борщ. Когда тошнота и вызванное ароматами из кухни желание поесть сломили его волю, Вовка все-таки опрокинул бутылку пива и проглотил две тарелки моего первого борща, после чего к вечеру ожил. Мы созвонились с народом и отправились большой компанией в кино.

До сентября оставалось совсем немного. Я страшно соскучилась по институту.