На предельных скоростях - Мария Кокорева

В самом начале эта идея показалась гениальной — мой уже почти забытый за два месяца лечения способ отвлечься, заменив одну боль на другую.

Все просто, главное — правильно подобрать составляющие.

Первое — начинающий мастер, у которого, как и у всех новичков, слишком «тяжелая» рука.

Второе — самое сложное и неудобное место для татуировки, где ощущения будут наиболее неприятными.

Даже если эта девчонка напортачит, Лера, с ее золотыми руками, потом легко исправит недочеты. Да и о красоте я сейчас думал в последнюю очередь.

Главное — что смогу протянуть до утра без этих чертовых таблеток.

Все гениальное — просто. И как я не додумался до этого раньше?

Но так было вначале, пока малышка, неуверенно сжав в руках лайнер, не приступила к работе.

Равномерное жужжание машинки заполнило комнату, перекрывая шум дождя за окном. Мой расчет оказался верным — Миха еще не успела «набить руку», поэтому работала медленно и неумело, причиняя боль.

Именно то, что мне сейчас нужно.

Я, наконец, отвлекся и получил возможность нормально рассмотреть девчонку.

Длинные каштановые волосы она собрала в пучок на затылке, открывая взгляду тонкую шею. Бретели майки не скрывали белые плечи и острые ключицы. Красивая, изящная девочка, уже сейчас видно, что из нее вырастет шикарная женщина. Мне всегда нравились такие.

Когда взгляд опустился ниже, я, не сумев сдержаться, выругался. Пусть и негромко, но Миха все равно услышала. Взглянула на меня своими огромными глазищами и взволнованно залепетала:

— Больно, да? Может вам это… обезболивающего? У нас тут много чего есть, мази всякие…

— Не мельтеши. Дальше работай, нормально все.

Проклятие, она была без белья, и эта чертова майка не скрывала ровным счетом ничего, позволяя отчетливо различить очертания девичьей груди под тонкой тканью. Остальное воображение дорисовало в красках, причем мгновенно. Да уж, с фантазией у меня никогда проблем не было, особенно в таких вопросах.

В комнате как-то резко стало жарко, во рту пересохло, и до одури захотелось курить. Только сигареты и зажигалка остались в куртке наверху.

Ну все, приехали! Я уже на малолеток заглядываюсь!

Хотя, у меня больше двух месяцев не было бабы, тут на кого хочешь засматриваться начнешь. Неудивительно.

Так, нужно на что-то срочно переключиться, пока мозги не отказали окончательно.

Только как тут переключишься, когда перед тобой сидит длинноногая девчонка, одетая в какое-то подобие платья, да еще и без всяких признаков белья?

Интересно, а она спит только в одной лишь майке?

Твою ж мать!

Да уж, думать о том, есть ли на ней сейчас трусики, мне ой как поможет!

Не придумав ничего лучше, я стал рассматривать рисунок на этой чертовой майке и чуть не подавился от смеха, прочитав напечатанные на ткани слова.

— Honey Candy? Медовая конфета, серьезно?

Миха отрывается от работы, мельком взглянув на меня, и смущенно улыбается.

— Папа работал в этой компании, у нас дома очень много вещей с их логотипом.

— Более приторное название и придумать сложно. Говорю, и от этого уже сладко на языке.

— Они на самом деле такие, их невозможно есть. Я никогда не любила, — смеется Миха, забавно морща нос. Ее хрипловатый, чуть приглушенный смех неожиданно резанул по нервам, заполнив всю комнату. А я сижу, как дурак, пялясь на ее губы. Обветренные, чуть припухшие… Один взгляд на них заставляет тело напрячься.

— Сколько тебе лет? — прохрипел неожиданно севшим голосам.

Вопрос показался не таким уж наивным, если учесть мысли, что посещали мою голову в данную минуту.

— Семнадцать. С половиной- пробормотала, даже не взглянув на меня, полностью сконцентрировавшись на выведении четких линий, а я, как последний извращенец, продолжал глазеть на ее губы.

Семнадцать с половиной…

Смешная. Спроси любую женщину о ее возрасте, и она, будь уверен, уменьшит цифру на пару лет, а Миха, как маленькая, все еще считает месяцы, ожидая, видимо, когда станет взрослой.

Маленькая.

Почему-то это слово никак не вязалось с длинными ногами и обветренными губами, к которым так и хотелось прикоснуться.

Тело упорно отрицало то, что мозг пытался ему втолковать.

Вот уж отвлекся, так отвлекся.

Бабу тебе нужно, Раш, и побыстрее, а то, того и гляди, на всех подряд кидаться начнешь.

— Ладно, закругляйся, медовая конфетка, спать пора, — произнес, прокашлявшись, стараясь, чтобы голос не звучал натужно. Неизвестно, что мне еще в голову придет, посиди я тут подольше.

Хех, конфетка!

Уж очень «говорящей» оказалась надпись на ее майке.

Миха выдохнула, как мне показалось, от облегчения, и, вскочив со стула, тут же начала убирать со стола.

Совсем измучил человека — поднял посреди ночи, работать заставил. Вон как торопится, спешит, видимо, побыстрее спать лечь.

— Ну, так что, вы меня оставляете?

— Где? — спрашиваю, всматриваясь в голубые распахнутые глазищи. Боится что ли? Черт ее разберешь, чего смотрит-то так настороженно?

— Я могу продолжать работать?

— Выгонять тебя никто не собирается, если только сама не передумаешь.

— Спасибо! — буквально выкрикивает Миха и, попрощавшись, выбегает из комнаты, оставляя меня в полном недоумении. Вот она, женская логика. С чего вдруг решила, что я собираюсь ее увольнять? Непонятно.

Рассматриваю наброски татуировки, прежде чем заклеить ее защитной пленкой, и понимаю, что работы тут не на один вечер или даже ночь.