Предавший однажды - Анна Шнайдер

— Что-то у вас в редакции странное происходит который месяц, — резюмировал он, прищурившись. — Сначала Кожин попросил срочно его на фриланс перевести, позвонив мне поздно вечером, теперь ты странные требования выдвигаешь… Кстати, а что мне за это будет?

— Моя безграничная любовь, — я прижала руки к груди, и Максим Алексеевич, хмыкнув, погрозил мне пальцем.

— «Мы вас любим, в глубине души, где-то очень глубоко», — процитировал он, смеясь глазами. — Ладно, попробуем выманить Романа на корпоратив. За премией он точно придёт.

— О-о-о, — протянула я, почти безумно улыбнувшись. — Спасибо!

— Поблагодаришь, если у тебя всё получится, — ответил шеф обтекаемо, и я заподозрила, что он тоже что-то замечал, как и Семён, но молчал. А может, стал замечать недавно, когда я начала вести себя на работе слишком нервно и дёргано? Тут и слепой бы заметил, что у редактора психоз.

Но как иначе, если достучаться до Ромки оказалось невозможно? Да, у меня была его почта и телефонный номер, и он ничего не блокировал, и по работе мы переписывались постоянно, но на что-то более личное он совсем не отвечал. Хотя я честно написала ещё в первый день, когда обнаружила, что Костя ответил на Ромкин телефонный звонок. Рассказала, что озвучила мужу решение о разводе, но тот попросил у меня обещанные три месяца. И я не могла отказаться — ну, это просто непорядочно, мы же договаривались, — однако решения своего не изменю.

Что ответил мне на всё это Ромка? О, он был краток, и от его ответа так и веяло надеждой и верой в меня, в жизнь и сказки. Естественно, на этом месте должна быть табличка «Сарказм», потому что ответил Ромка: «Не переживай. Я всегда понимал, что ты не разведёшься».

Прочитав это, я в буквальном смысле схватилась за волосы. Написала второе длинное письмо на электронную почту, где всё-всё объяснила ещё раз, но… Ромка его просто проигнорировал. И в дальнейшем он если и отвечал, то только по работе — любые мои попытки вырулить на обсуждение чего-то личного пресекались на корню.

Я бесилась. Нет, «бесилась» — это какое-то слишком невнятное слово для той бури эмоций, что владели мной в эти полтора месяца. Да, полтора — не три! Позавчера я поговорила с Костей ещё раз и вынудила его признать, что ничего не получится, как ни старайся. Хотя он старался — это было заметно невооружённым глазом. Старался, как и прошедшие два года, но мне уже не были нужны эти старания. По двум причинам, причём Костя понимал лишь первую, а вторая прошла мимо его сознания — хотя я объясняла её несколько раз.

Первой причиной была моя любовь к Ромке, которую невозможно было игнорировать. Я думала о нём постоянно, переживала, беспокоилась и злилась, что он не воспринял всерьёз мои слова про обязательный развод. Он не верил в меня, и это было обидно, хоть и понятно, откуда растут ноги.

Со второй причиной сложнее.

Однажды я спросила Костю, почему люди — обычные люди, окружающие каждого из нас, — не грабят и не убивают. Ответ был предсказуем: «Потому что это аморально». Тогда же я поинтересовалась, почему в таком случае он прелюбодействовал, ведь это тоже аморально. И о воровстве, и об убийстве, и о прелюбодеянии сказано в Писании как о смертных грехах, без исключений и всяких приписок: «Если очень хочется, то можно пару раз».

Костя, само собой, отшутился в стиле известного мема «это другое», так и не осознав, что я хотела объяснить.

Сколько бы времени ни проходило — два года, три, десять или двадцать лет, — для Кости неверное поведение так и останется вариантом нормы и «это другое». Он может завязать себя в узел и перестать ходить налево, потому что не хочет развода — но не потому, что считает измену неприемлемой, аморальной.

И именно этот факт в конечном итоге меня не устраивал. Именно он сломал мою любовь к мужу. Для меня верность была таким же обязательным атрибутом порядочного и честного человека, как и остальное «не убий» и «не укради», и я просто не хотела больше тратить своё время на мужчину, который всегда будет считать иначе. Даже если он не будет изменять — он будет продолжать думать, что имеет право на измену.

Увы, но Костя этого так и не понял. Он упрекал меня в чувстве к Ромке, в недоверии, в излишней холодности и строгости — но так и не осознал, что причина, корень наших конфликтов, в том, что не исправить. Ходи или не ходи к психологу — неважно. Как сказано в одной старой сказке: «И никакие связи не помогут сделать ножку маленькой, душу — большой, а сердце — справедливым».

Лёва и Оксана восприняли весть о нашем с Костей разводе стоически. Я думала, будет хуже, особенно с дочерью, но она, увлечённая романом со своим молодым человеком и захваченная студенческими проблемами, отреагировала лучше, чем я думала. Естественно, ей было жаль, но Оксана честно сказала, что давно подозревала: несмотря ни на что, мы с её отцом всё-таки разведёмся. Лёва, живший в ожидании этого решения последние два с лишним года, и вовсе только плечами пожал.

Хуже всего отреагировали свёкры. Костя сам разговаривал с ними, и потом они начали бомбить меня звонками и сообщениями с просьбами ещё подумать, пожалеть, поразмыслить… В общем, всё как в прошлый раз, только теперь, в отличие от прошлого раза, я была готова к сопротивлению и не поддавалась.

Хватит. Независимо от того, получится у меня что-то с Ромкой или нет, — наш брак с Костей закончился.

Я заметила Ромкину фигуру в его неизменной куртке «стиль лейтенанта Коломбо» издалека и заскрипела зубами — до отплытия пять минут, а он вообще не торопится. А я тут, между прочим, уже почти замёрзла, на этом майском ветру, который будто бы колол мою кожу тонкими морозными иголочками.

Ненадолго спустившись вниз, на главную палубу, я оказалась перед трапом как раз в тот момент, когда по нему шёл Ромка. Смотрел он не вперёд, на меня, а себе под ноги — поэтому очутился передо мной в самую последнюю секунду.

— Привет, Надя, — сказал Ромка, слабо улыбнувшись. Он выглядел уставшим и очень похудевшим — уверена, если он снимет куртку, выяснится, что никакого