Жена штандартенфюрера - Элли Мидвуд

Я медленно помешивала свой кофе, не сводя глаз с Гейдриха. Мы все сидели в гостиной коменданта в его вилле, находящейся сразу же за пределами лагеря. Жена коменданта играла роль гостеприимной хозяйки и вовсю старалась, чтобы группенфюрер остался всем доволен. Она могла не волноваться; он был более чем доволен. В крайне несвойственном ему шутливом настроении он подначивал своих подчинённых, рассказывал забавные истории и рассыпался в комплиментах жене коменданта. Она покидала комнату, только чтобы проверить, как себя чувствовали дети. Да, с ними в этом аду жили их маленькие дети.

Горничная, явно одна из заключённых, но хотя бы опрятно одетая в униформу и не с таким затравленными видом, как у остальных, кому приходилось работать снаружи, предложила мне тарелку с бисквитами с застенчивой улыбкой. Я улыбнулась в ответ и покачала головой. Я даже кофе-то пить не могла, не то, чтобы есть что-то. У меня в носу до сих пор стоял тот тошнотворный химический запах из бункера, а ещё более тошнотворным было моё нынешнее окружение: комендант, его улыбающаяся жена, лающие снаружи собаки, офицеры вокруг, а больше всего — Гейдрих. Я не могла заставить себя перестать на него смотреть, если бы это помогло мне проникнуть в его мозг и понять, как он мог быть настолько бесчувственным к человеческим страданиям. И не просто бесчувственным; казалось, ему даже нравилось говорить об этом. Он обсуждал лагерь, как другие обсуждают поход в театр или новый ресторан, в котором они только что побывали.

— Аннализа, вам что-то нужно? — Должно быть он не мог больше игнорировать мой пристальный взгляд и повернулся ко мне.

— Нет, герр группенфюрер.

— Ах да, верно, я совсем забыл про вашего брата. — Он по-видимому немного иначе истолковал моё настойчивое внимание к его персоне. — Почему бы вам не пойти к нему сейчас? У нас есть ещё пара часов до отъезда. Рудольф, вас же не затруднит?

— О нет, вовсе даже. Большинство из надзирателей сейчас всё равно отдыхают. — Комендант повернулся к своему адъютанту. — Франц, проводите её к бараку Мейсснера.

— Слушаюсь, герр комендант.

Я проследовала за адъютантом Хесса наружу, в темноту прохладной сентябрьской ночи. Двое охранников с овчарками на коротких поводках открыли нам ворота в лагерь. В темноте всё вокруг выглядело ещё более устрашающим, и я невольно передернула плечами. Лучи прожекторов, бродящих по земле, время от времени ослепляли нас, собаки срывались на заливистый лай, как только мы приближались к ним; не единой души снаружи, все бараки стоят в мертвой тишине, как гробницы на кладбище с их жертвами, заживо погребёнными внутри.

Когда мы подошли ближе к административной части лагеря, где и располагались бараки охраны и надсмотрщиков, я начала различать смех и даже пение. Кто бы это ни был, они, похоже, были сильно пьяны. Я бросила опасливый взгляд на Франца, но тот только улыбнулся мне.

— Не бойтесь, они вас не тронут, — сказал он, словно читая мои мысли. — Подождёте меня тут, пока я пойду позову вашего брата?

— Конечно. Его зовут Норберт Мейсснер.

— Да, да, я помню.

Франц оставил меня недалеко от входа в один из бараков, указав мне на небольшую скамью, до которой не доставал свет ближайшего фонаря. Я была даже рада, что сидела в полумраке, пока он пошёл в барак. Правда, я быстро начала мёрзнуть в моей тонкой шерстяной форме и потёрла плечи обеими руками, стараясь хоть как-то согреться.

Вдруг чей-то крик пронзил тишину, сопровождаемый громким лаем. Кричала явно женщина, и прямо за бараком. Я вскочила на ноги и бросилась на звук, вдоль бесконечной стены, к самому концу здания. По мере моего приближения, к лаю и крикам примешивался мужской смех и голоса, говорящие что-то неразборчивое.