Сны - Шиму Киа

Я тяжело встал и уселся на грязный матрас. Вокруг одни бутылки, шприцы, да банки. Как же скудно я живу… Ни черта не могу понять, день сейчас или ночь. Совсем цветов не различаю. Одни лишь черные да белые оттенки. Даровал же Бог мне такую особенность…

С детства я не мог различать цвета. Болезнь какая-то, однако сильно не мешала жить. Только те краски, которыми все так восторгались для меня были всего лишь черно-белым фильмом. Невыразительный и скучный, он постоянно окружал меня, однако в начале детская беззаботность, затем пылкая юность помогали мне не обращать внимание на мой дефект. Начало своей жизни я провел, как обычный человек. Однако уже после стало понятно, что мне будет очень трудно жить с моими чертиками.

Я встал с кровати и медленно подошел к столу. Единственный стол, который стоял напротив единственного окна в этом чахлом сарае. На столе- хлам. Хлам, который во мне. Проведя пальцами по бардаку, я нащупал небольшую тетрадку. Точно… Под старость лет решил написать рассказ о том, чего никогда не испытывал. Любовь. Меня никогда не привлекали люди. Я в них видел что-то пустое и интересное. Их постоянно равнодушные глаза, переменчивые эмоции и абсолютный холод к чужому не создавали во мне какого-то особого трепета души. Однако эти бездушные животные способны совершать иррациональные вещи: влюбляться, убивать, разговаривать, творить. Возможно, это абсолютный баланс, который был плохо рассчитан. Теперь же то, что должно было навести порядок в мире, творит хаос, прекрасное и невероятное. Странно, что именно эти существа, слабые и беспомощные, стали могущественными и властными. Они стали покорителями мира. Весь их вид держится на нескольких особенных личностях, которые привели их к этому всеобщему величию.

Я никогда не испытывал любовь. Перечитывая мимолетом строчки в этом худом рассказе, я удивляюсь самому себе: человек, которому чужда симпатия, так тепло и нежно описывает это далекое чувство. Воображение- главный и единственный инструмент, позволивший нам прийти к тому величию, которое мы имеем сейчас. Буквально из ничего родилось несуществующее, а из реальности свершается фантастика. Удивительно, как жизни многих слепляются в одну большую эпопею, где главными героями являются время, любовь и ненависть.

Тонкая тетрадь упала на пол. Руки совсем перестали чувствовать. Наверно, стоит что-нибудь поесть… Краем глаза я заметил папку. Дело маэстро”. Ужасный человек, этот мистер Ридл. В папке лежала его книга. Творческая жизнь мистера Ридла”. Ужасная безвкусица. Почему я не сжег это? Тем более его записку, где он старается оправдать себя? Жизнь этого человека куда хуже и противнее, чем моя. Он утверждал, что мы чем-то похожи, но между нами нет ничего общего. Я, кто достоин самое наихудшей смерти, презираю этого монстра. Это чудовище сдохло, а вместе с ним и все те ужасы, которые он принес в этот мир. Благо, о его работе ничего неизвестно. Всем было плевать на него. И слава Богу… Возможно, парочку произведений кому-то да понравились, но вся книга осталась зарыта в земле забвения. В этом мире, несмотря на все ужасы, существует хромая справедливость.

Нога задела провод. Компьютер включился. Старый, запыленный, давно не используемый, он высветил мне какой-то текст. Точно… Это же тот фотограф, что верил в жизнь, а потом понял, что все не так просто. Мне понравилось читать про его судьбу. Особенно момент, когда он потерял наивность и осознал всю тяжесть настоящего. Я удивлялся тому, как человек в таком возрасте способен мыслить глазами ребенка, ушами младенца и сердцем… своим. Кто знает, что с ним случилось, однако его перемены личности меня позабавили. Юмор- странная вещь, а я смеялся как ненормальный с истории этого фотографа. Пока все смеются с шуток, всегда основанных на оскорблении, я смеюсь с чужой печали. Все это так смешно, так весело. Жизнь крутится, несмотря на чужое горе, жизнь вертится, несмотря на абсолютное зло, всегда преследующее невинных лиц. Судьба способна уместиться в обычный текст, когда обычное слово невозможно описать чувствами.

Я попытался посмотреть в окно. Стекло настолько покрылось пылью, что невозможно ничего рассмотреть, однако слабый свет соседнего дома виднелся, как маленький мотылек, который летом греется около лампы на улице. В этом доме жила, по-моему, старушка какая-то. Репетитор. Сколько бы я тут не жил, она вечно заводит детей в свой дом, где и просвещает наукам. Я смотрю, как ребята разных возрастов заходят в эти двери с двумя типами лиц: расстроенными из-за предстоящих мучений и радостными. И мне снова смешно. Они тратят беззаботное свое время ради того, чтобы получить знания, малая часть из которых забудется уже ко второму десятку. Старушка добрая была. Умерла, по-моему, десять лет назад, может, меньше… Нет, десять лет назад умер кто-то другой. Вроде, ее муж. А сама она скончалась два года назад. Точно, к ней еще приходили люд- все в черном, а потом какой-то мужчина сюда приехал. То ли сын ее, то ли просто незнакомец. Теперь здесь живет семья. Семья… Это самый верный способ оставить о себе память. Если про тебя помнят, ты продолжаешь жить. Все до безобразия просто, однако так сложно присосаться, как паразит, в память к людям. Нужно что-нибудь оставить. А мне оставлять нечего…

Я снова, черт возьми, смеюсь. Под старость лет, видимо, мне впервые хочется смеяться, но не от счастья, а то отсутствия чего-либо. Кажется, моя жизнь комедия, но как сказал какой-то клоун, эта гребаная трагедия. Однако, когда грустно, то все плачут, а я и этого делать не способен. Все безразлично. Все темно. Все пусто.

На подоконнике стояли таблетки для сна. Таблетки для сна… Я несколько лет не мог нормально поспать. В итоге, вся жизнь превратилась в какую-то мешанину без реальности и без сна. Я был между двумя мирами, но потом, благодаря этим таблеткам, выбрался из чертового колеса. Теперь сплю и хочу это делать вечно…

Я отошел от стола, а передо мной уже возвысился единственный шкаф. Эта лачуга настолько тесная, что и одного шага сделать нельзя. Открыв шкаф, я первым делом увидел фотоаппарат. Давно сломанный, давно все повидавший. Тут же в голове война… Повезло тогда, что пуля в плечо попала, а не в голову. Хотя лучше бы в голову… Бедный Ильгар свалился чуть ли не первый. Если бы не та засада, которую мы не заметили, жена бы увидела