Малина для мага, или Сорванная любовь - Ольга Ярошинская

Камешки в раме вспыхнули, а в воздухе потянуло тленом.

— Я знаю, это не от тебя, — пробормотала Синтия Джиневре. — И можешь быть спокойна, сейчас я не стану тебя стричь. Ты и так здесь, вся целиком. Артефакт сработает как надо.

Дверь с грохотом вылетела с петель, и Эйдан шагнул в мастерскую. А из зеркала ему навстречу рванулась тьма.

\

Из дневника Синтии:

«Это была отличная идея — напитать скверной реку. Вода поит корни, и зараза убивает башню изнутри. Эйдан никак не мог найти источник скверны, потому что тот был по сути везде. Надо добить Сол-Гират окончательно и действовать быстро. Кто успел, тот и съел. Если росток Кевина примется, то никто уже не станет его выкорчевывать — это нарушение непреложных законов. А связей и денег Карла хватит, чтобы замять скандал и подмазать кого следует. В конце концов, Сол-Гират всего лишь провинция. Мирный клочок земли вдали от скверных кругов. Идеальное место, чтобы жить в счастье и растить детей. То, что надо, для моей Несси.

И все будет правильно. Моя малышка будет жить в чудесном доме у реки, и мы сможем видеться хоть каждый день. Я буду просыпаться, смотреть в окно и знать, что у нее все хорошо. А иначе я с ума бы сошла, если бы моя девочка уехала во второй круг. Ей не место в скверне.

Сол-Гират умрет, Кевин посадит свой росток, и Несси шагнет в новый дом хозяйкой.

Мамочка постаралась.»

Глава 21. Бабушка

Скверна ударила первой: дохнула густым смрадом, ощерилась клыками, выстрелила щупальцами. Сплошной клубок тварей выпрыгнул из дверей мастерской. Но было мгновение до: залитая солнцем комната с большими окнами, Синтия рядом с мольбертом, на котором вместо картины отчего-то стояло прямоугольное зеркало. Эйдан даже успел увидеть в нем свое отражение. А еще он заметил бабулю. Или нет? Не может же она просто сидеть в кресле все эти годы?!

А потом все заволокло чернотой, и он больше не думал ни о чем. Даже магия сплеталась словно сама по себе. Заклинания хлестали с двух рук, рвали скверну, били наотмашь, а она ревела сотней голодных глоток и становилась только сильнее.

— Уходи! — рявкнул Эйдан Малинке. — Уводи бабок! Скорее!

Такого мрака он не встречал даже в пятом круге скверны. Концентрированное зло, сплошная ненависть. Он сражался с самой смертью, но еще никому не удавалось ее победить.

***

Эйдан сказал уходить, но я словно приросла к паркетному полу. Когда-то нас уже разлучили, так пусть мы хотя бы умрем вместе. А на нас пер такой дикий ужас, что у меня волосы встали дыбом. Огромная пасть, в которую мы легко поместились бы вместе с диваном, распахнулась перед Эйданом, и он не задумываясь наложил на нее корневые путы. Зубы клацнули, закрываясь, удар меча разрубил тварь пополам. Магия Эйдана была словно стихия, а сам он — воплощение сил. А я? Что могу я?

До того, как на нас хлынула скверна, я успела заметить Синтию позади мольберта. Это ее рук дело. И если туда добраться…

Стебли малины проклюнулись через паркет, поползли колючими ужами в мастерскую. Первые высохли, едва попав в скверну, в следующие я вложила всю мою магию. Ах, как жаль, что мы так высоко от земли! Я позвала башню, и ключ на моей груди нагрелся, но корни не слышали.

Малина упрямо ползла вперед через скверну. Крошилась, высыхала, ломалась под лапами тварей. Я чувствовала стебли как продолжение рук. Мне бы только добраться до Синтии, и я оплету ее горло, сожму покрепче, выпущу все колючки, какие у меня только есть.

— Там была Джини? — пролепетала Лилиан из-за моего плеча.

— Я тоже видела, — ответила ей Хелия. — Она что, жива?

Я видела только одну цель, которая скрывалась где-то там, за сгустившейся скверной. Почему Синтию она не берет?

***

Джини была там, сидела в кресле у стены комнаты, заточенная в художественной мастерской точно в башне злого дракона. Ее дорогая подруга, которая стала ей настоящей опорой, когда умер Филипп, которая всегда находила для Лилиан доброе слово. Но рядом с Джини даже молчать было тепло. Когда она умерла, Лилиан чувствовала себя точно вьюнок, оставшийся без дерева.

Но оказалось, что она не так и слаба. Она продолжала жить. А в мыслях иногда обращалась к ушедшей подруге. Спрашивала себя — что бы сказала Джини? Что бы она посоветовала? Вот сейчас, если бы на месте Лилиан была ее дорогая подруга, разве ушла бы она прочь? Оставила бы ее единственного внука сражаться со скверной? Пусть он даже по-хамски назвал пожилых уважаемых дам бабками.

Но Эйдан, надо признать, был очень хорош. Багровая магия так и хлестала из его ладоней, то закручиваясь плетьми, то взрываясь огненными шарами, то вырастая мечами, что резали скверну на части.

— Надо идти! — выкрикнула Хелия, дергая Лилиан за рукав.

— Надо, — подтвердила Лилиан и шагнула вперед.

— Ты куда? — ахнула Хелия, схватив ее за руку. — Назад! Сдурела? Погибнешь!

В их тесной кампании Лилиан всегда принимали немножко за дурочку. Наивное, избалованное, так и не повзрослевшее дитя. Шляпки с цветочками, бантики на туфлях. Если и так, это не делает ее трусихой.

— Даже если погибну, — ответила Лилиан. — Сколько мне там осталось?

Она отступила подальше от Эйдана с Малин и горячо зашептала:

— Помнишь, скверна вокруг банка стояла ровной стеной? Надо всего лишь прорваться за границы контура!

— Всего лишь? — переспросила Хелия, побледнев. — За контур? Ты даже не знаешь, где он проходит!

— Синтия там, и скверна ее не берет. Значит, безопасное место совсем близко. Сколько той мастерской, метров семь?

— Лилиан, даже не думай…

— О чем? — перебила ее она. — О том, что наша Джини так и сидит в этом кресле, как какая-то мумия? О том, что ее единственного внука вот-вот сожрут?

— Тебя сожрут! — воскликнула Хелия, чуть не плача. — Тебе и шагу там не ступить!

— У меня волшебные стельки, — похвасталась она. — Забыла?