Остров (не) везения - Галина Кор

— Это вы так намекаете, что мне пора в декрет?

— Хм… И туда можно, а в твоем случае — нужно. Ты сильно зациклена на работе. Ты себя держишь в таких ежовых рукавицах, и в таком напряжении, что тебя тронь, и будет взрыв. Остынь. Перестань лететь вперед, как лошадь с шорами на глазах. Переведи дух. Расставь приоритеты.

Тут открывается дверь и заглядывает Кирилл.

— У вас все нормально? А то что-то подозрительно тихо.

— Не на долго же хватило твоей выдержки…, защитничек. Не съем я твою драгоценную жену. — Замолкает и что-то обдумывает пару секунд. — Разъяснительная беседа окончена, надеюсь ты меня услышала.

Он поднимается и собирается выйти из кабинета.

— Товарищ генерал, — он оборачивается и смотрит вопросительно, — спасибо. И это…, простите за…

— Ладно. Проехали.

Эпилог

Год спустя. Кира

Сижу в кресле-качалке на веранде папиного дома. Хорошо сижу. Удобно разложила на животе пакет с шоколадными конфетами, и без зазрения совести лопаю их.

Тут пробегает мима Лизка-подлизка.

— Дай конфетку, а то сотру, — с угрозой в голосе вещает это чудо четырех лет.

— А кто это тут такой смелый? — и еще одну конфету с церемониями английской королевы кладу себе в рот. Вкусно, причмокиваю и облизываю пальцы.

— Сладость или гадость?! — вторая угроза за пару секунд — это слишком.

— Вот скажу отцу, он быстро тебе жопку надерет.

— Не надерет…, - кривляясь сообщает Лиза, — не догонит!

Когда я просила у папы братика, то я просила одного ребенка. А он что-то пошел в разнос и наплодил сразу двух. Лизка шла бонусом. Самое интересное, что хоть они с Тимофеем и двойняшки, но совершенно разные. Тимка серьезные, продуманный, спокойный…, короче, все положительные качества у него, а Лиза…, ну это Лиза. С ужасом понимаю, что она точная копия меня в детстве. Бедный мой папочка, вляпался опять в такую историю… Будет ему на старости лет новая забота — пристроить Лизку замуж.

Тут подходит Тимка.

— Кира, дай, пожалуйста, конфетку.

— Пожалуйста, — демонстративно беру из пакета жменю и протягиваю ему.

— Ээээ, а мне?

— А дулю в ноздрюлю не дать? — Надулась как воробей. — И нечего тут пузыри носом надувать. Что нужно сказать, когда просишь?

На секунду она задумывается и выдает:

— Быстро! — Видит малявка, что мне не смешно, и идет на попятную. — Ладно…, Кира, дай, пожалуйста, и мне конфет.

Молча достаю такую же жменю и протягиваю ей. Довольная своим уловом, садится недалеко от меня прямо на деревянный пол, и принимается есть. Лопает она их со скоростью звука, только бумажки отлетают.

Наевшись, пристально смотрит на мой живот.

— А что он там делает?

— Спит.

— А можно послушать?

— Послушай.

Лиза встает на коленки и подползает ко мне. Прикладывает ухо к животу и слушает. Видно, в этот момент малыш просыпается и пинает ее ножкой.

— Эй, чего он дерется?

— Наверное, будет такой же хулиган, как и ты.

— Здорово, — тянет Лиза, — я его по деревьям научу лазить и приемчики разные покажу, а еще…

— Может он шахматами будет увлекаться, как и я, — перебивает ее Тима.

— Беее…, скукотень. Зануда, зануда, — кривляется Лиза.

Тут подъезжает машина. Хлопают дверцы и открываются ворота.

— Папа приехал, — кричит Лиза и срывается с места.

Как ни крути, девочка и в Африке девочка. Какой бы пацанкой она не была, все равно она более ласковая, внимательная, заботливая. Хулиганство — это одно, а девчачье все равно в ней присутствует. Чтобы поцеловать Тимку, надо совершить целый ритуал: предупредить о поцелуе, уговорить, а после он еще и щеку рукой вытрет в месте поцелуя. Лизу же и уговаривать не надо… Зацелует так, что потом фиг отдерешь от себя.

Вот и сейчас она летит к нашему общему отцу за порцией слюней и поцелуев, он подхватывает ее на руки, а она как обезьянка виснет на нем и принимается зацеловывать.

— Мой папусик, какой ты милашка…, - хватает его за щеки и тянет в разные стороны.

— Лиза, отпусти отца, задушишь, — кричит Инга, вышедшая из дома.

Инга появилась в нашем доме из ниоткуда, да так и осталась. В их историю я сильно не лезла. Как я поняла, папа ее у кого-то отбил, или защитил от бывшего мужа, а потом отбил, и сам женился. Там темная история, наверное, не сильно радужная, поэтому меня никто и не спешит посвящать. Хотя уже прошло почти шесть лет.

Тут за папой во двор заходит и Кирилл. В руках тащит кучу пакетов. Это мы так в роддом собираемся. Покупаем все самое необходимое, только складывать уже негде.

Мы временно живем у папы, так как Кирилл с утра до вечера пропадает на работе, и боится оставлять меня одну.

— Опять лопаешь конфеты?

— Веришь, вот смотреть на них не могу, а руки сами так и тянутся, бумажку разворачивают и сами в рот кладут. Это все он, сынок твой. Я вообще ни при чем.

— Ага, так я тебе и поверил.

— Клянусь чем хочешь.

— Даже майорским званием своим?

— Не перегибай!

— Пойдемте в дом, — зовет всех Инга, — ужин готов. Только руки всем мыть. И потом за стол.

— Ужин — это хорошо, — кряхтя выбираюсь из кресла, — поесть мы любим…

Кирилл улыбается, видя мой очень большой и круглый живот. Тут же протягивает руки, чтобы потереть его.

— Не-не, руки помой сначала, а потом тяни к нам.

— Они у меня чистые.

— Прямо верю каждому зверю, — а потом я возмущаюсь в кого такая Лиза уродилась языкатая, м-да…, - брысь, сказала руки мыть.

— Слушай, я понимаю, что врач советовал тебе не нервничать, но…

— Да-да, а нервировать других мне не запрещено, — и пузико вперед так оп… Вот она мамина защита, растет. А этот дружок в подтверждение моих мыслей принялся еще сильнее пинаться.

— Футболистом будет, — говорит папа, проходя мима и видя торчащую ногу, выпирающую из моего живота.

— Лучше каким-нибудь…, - начинаю предаваться мечтам.

— Для начала, — говорит Кирилл, — он будет просто хорошим человеком, а кем решит стать во взрослой жизни, тем и будет, а мы просто поддержим его. Так?

— Так.

Сидим за столом. Наблюдаю за всеми. Лиза сует под стол кусок куриной ножки, скармливая ее псу, и верит, что никто не видит ее манипуляции. Тимофей раскладывает овощи в тарелке так, как будто играет партию в шахматы. Инга смотрим влюбленными глазами на моего папу, в тот момент, когда он что-то с энтузиазмом обсуждает с Кириллом. Папа к пятидесяти стал каким-то домашним, ласковым, как большой добрый пес,