Бегство от Франка - Хербьерг Вассму

К вечеру мы свернули с шоссе и поехали в Кадакес, городок Сальвадора Дали на берегу моря. Карта показывала, что нам предстоит ехать по узкой извилистой дороге вверх по бесплодным крутым склонам.

Аннунген пришла в голову мысль, что нам надо остановиться, чтобы нарвать розмарина. Фрида считала это опасным, потому что дорога в этом месте была слишком узка. Я в их разговор не вмешивалась. Тем временем нам навстречу попался помятый грузовик, и Фридино внимание сосредоточилось на том, как с ним разминуться, не скатившись вниз по склону. Я тут же вспомнила, что ни разу не подумала о возможных преследователях с тех пор, как мы свернули с шоссе. Этот грузовик хотел только разъехаться с нами. И когда мы, немного спустя, нашли место для разъезда, Аннунген удовлетворила свое желание. Она бегала по обочине и была похожа на девочку, наконец-то вырвавшуюся на свободу. Ее волосы развевались на ветру, как смерч.

Мы с Фридой тоже вышли из машины, чтобы глотнуть свежего воздуха. Выход из автомобиля всегда таит в себе неожиданность. Даже если ты знаешь, как все вокруг выглядит, какой сырой и холодный дует ветер. Запахи редко оказывались такими, какими я их себе представляла, они менялись от места к месту. Внутри в машине пахло Фридой, Санне, кофе и в последнее время Аннунген с ее чемоданчиком с косметикой и лакомствами. Но за пределами машины у мира всегда был свой особый запах. Здесь, в нескольких километрах от моря, пахло вереском, соленым ветром и весной.

Я стояла и смотрела вниз со склона и, не знаю почему, но это мгновение показалось мне чрезвычайно важным. Запахи, заполнившие меня, были надежными и вместе с тем опасными. Они создавали картины, без которых я не могла бы жить дальше. Или писать? Я обещала себе ввести запахи в свои сочинения. И тут же поняла, что это было одно из многих желаний, которые я обещала себе осуществить, не будучи уверенной, что у меня хватит на это сил. Была также опасность, что Фрида или кто-нибудь другой высмеют меня за них. Неодобрение или презрение, высказанные моей работе, всегда имели надо мной большую власть. Я решила, несмотря на протесты Фриды или кого бы то ни было, по-прежнему называть картины, видимые только мне, tableau. Они принадлежали мне, и я была обязана перед собой называть их так, как мне хочется. Я была намерена испытать свое мужество. Маловероятно, что мое упрямство помогло бы мне писать лучше, но оно поддержало бы мое уважение к себе, столь необходимое мне для работы.

Бесконечные намеки Фриды, будто я не могу написать историю моей жизни, были неверны. Я только не могла найти слов, чтобы выразить то, о чем нельзя говорить.

— Ты должна жить той жизнью, какая тебе досталась! — сказала однажды Фрида, когда мы с ней стояли под желтой доской на стене одного дома в Берлине. На ней были написаны слова Базона Брока[27]:

«Der Tod muss abgeschaft werden, diese verdammte Schweinerei muss aufhoren.»[28].

Я тогда промолчала. Меня разозлило, что я не могу вспомнить, кто такой Базон Брок. Получи я образование, которое навело бы в моей голове порядок, я бы, может, и знала, кто он, этот человек, который хотел упразднить смерть.

Аннунген сунула мне в руку веточку розмарина. Клейкую на ощупь, с горьковато-свежим запахом. Она была, как пластырь на царапину, нанесенную нам нашей общей тоской по Франку. Странно, но это помогло.

— Следующая глава будет называться «Как форсировать вечность в "хонде CR-V" через Кадакес», — сказала я как можно бодрее.

— О Господи! — воскликнула Фрида.

— Это замечательно! — сказала Аннунген и заглянула вниз в пропасть.

Смешно признаться, но эта Аннунген нравилась мне все больше и больше. Откинув голову на подголовник, я смотрела на белые известняковые горы, заросли пышных пиний и внезапные проблески моря.

Дорога состояла из сплошных крутых поворотов. Открывающийся вид мог служить отличной рекламой для испанского горного деревенского масла. Мы проехали высшую точку и снова нырнули вниз, на ярко-зеленых плато начали появляться откормленные коровы. Одна стояла всего в нескольких метрах от окна машины. Я видела ее набухшие соски, слизь на носу и вокруг рта. Она смотрела на меня круглыми, пустыми глазами и жевала.

Средиземное море грохотало в нескольких километрах от нас. Мои уши превратились в раковину в чреве моей неведомой матери. Маленький городок расположился вокруг залива и карабкался вверх по склону. С закрытыми глазами легко было представить себя где-нибудь на побережье Норвегии. Морская вода остается морской водой, из чего бы люди ни строили дома на берегу.

Дождь лил, как из ведра, и ветер унес чаек в море. Мы остановились в отеле и взяли напрокат три рваных зонтика, чтобы, отдавшись на милость испанской прибрежной идиллии, найти место, где можно поесть. Ресторан, в который мы зашли, вызвал у меня чувство, будто Средиземное море плещется тут между столиков.

— Как здесь похоже на наш Вестланн! — с восторгом воскликнула Аннунген.

— Мне холодно! Надо сесть подальше от окна, — сказала я.

Фрида уже изучала меню, которое она прихватила со столика, стоявшего у входа. Мы сели рядом с одним из двух масляных обогревателей. Ноги сразу обдало теплом. Несколько посетителей, очевидно, были тут хорошо известны. Небольшая семья с двумя малолетними детьми, супружеская пара лет пятидесяти и два одиноких мужчины, которые ели паэлью, не удостаивая окружающий мир своим вниманием.