Остановка по требованию. Пассажиры с детьми - Светлана Феоктистова

— Нет.

— Жаль… У вас такое отзывчивое, красивое лицо, — робко сказал он. — Как у ангела.

Медсестра багрово покраснела.

— То-то Григорьев позеленеет, — продолжал Васильев мечтать вслух. — Он спит и видит себя специалистом по малоизученным травмам головы! Только мы ему нос утрем! Правда, батенька?

— Правда, — покладисто согласился Димочка. — Доктор, скажите, а эти люди, ну которые ко мне приходили… Это обязательно?

— Что именно?

— Их визиты? Мне от них как-то не по себе. Они говорят, что мы знакомы, а я ничего не помню… Мне как-то неловко…

— О чем речь! Когда вы немного придете в себя, тогда посмотрим. Но вплоть до моих указаний никого из родственников в эту палату не пускать! — обратился Васильев к медсестре. — Головой отвечаете!

Медсестра закивала.

— Только через мой труп! — Ей тоже не слишком улыбалась мысль о том, что грозная Гера будет ходить сюда и приставать к этому хорошенькому молодому человеку. Сердце медсестры на данный момент было свободно, и Димочка показался ей вполне приемлемой кандидатурой. Так что визиты его невесты нравились медсестре примерно так же, как апельсины собаке.

— Отдыхайте и приходите в себя. Но постарайтесь не переутомляться. Не пытайтесь вспомнить что-то из прошлой жизни. Чрезмерная настойчивость отодвинет ваше выздоровление. — Проинструктировав пациента должным образом, Васильев покинул палату, подавив искушение запереть пациента на ключ, чтобы тот никуда не делся.

— Вот повезло, так повезло! — бормотал он, направляясь в ординаторскую. — Какой материал!

Но около ординаторской его поджидал неприятный сюрприз. Из темного угла выступила крупная фигура с ярко-рыжими волосами.

— Доктор, умоляю, спасите моего мальчика. — Мамуля упала на колени и, крепко схватив Васильева за обе ноги, стреножила его, лишив возможности бежать. — Ради сына я готова на все! — рыдала мадам. — Все, что может дать вам мое женское сердце, все будет ваше! Только вылечите его, прошу вас!

— Встаньте, пожалуйста… Какое нелепое положение… Разумеется, я его вылечу. — Васильев двигал ногами, стараясь ослабить крепкую хватку страстной дамы. — Только отпустите!

Все еще всхлипывая, но уже скорее по инерции, мамуля неохотно выпустила доктора из удушающих объятий.

— Хочу вас предупредить, — Васильев опасливо отступил к стене и оглянулся на дверь в ординаторскую. — По моему распоряжению, в ближайшее время к вашему сыну никого пускать не будут.

— Доктор, вы молодец! — Мамуля игриво улыбнулась. — Я и сама хотела вас попросить, чтобы эту особу гнали от моего мальчика метлой! Это она во всем виновата!

— Вы имеете в виду его невесту?

— Какая еще невеста? Что вы несете?

— Эта молодая особа сказала, что она невеста Дмитрия.

— Тамбовский волк ей жених! Шиш она получит, а не Димочку! Никакая она не невеста, а самозванка! Димочка ее не узнал, разве непонятно, что эта особа ему никто? И какое самомнение, какая наглость! Явилась сюда как ни в чем не бывало…

На вопрос, чем было спровоцировано падение Димочки с балкона, мамуля твердо ответила, что сын кинулся прочь от этой девицы, набивающейся в жены, поскользнулся, упал и так далее.

Бедный доктор Васильев покорно перетерпел этот ураган, скромно умолчав о том, что саму мадам пускать к сыну не будут также. Он здраво рассудил, что рано или поздно она и так об этом узнает, но лучше не от него.

Минут через десять настырную мамулю удалось спровадить. Васильев вытер пот со лба и уединился в ординаторской, намереваясь попить чайку и покурить. Не успел он набрать воды в электрический чайник, как в дверь постучали.

— Открыто! — Васильев поискал в шкафчике пакет с овсяным печеньем. Он твердо помнил, что еще утром там было полкило вкусных и свежих кругляшек. Но сейчас в пакете сиротливо болтались лишь три.

— Люська, опять ты в мой шкаф лазила! — расстроенно закричал он. — Убью скотину!

— Доктор, вы разрешите? — раздался за его спиной бархатный густой женский голос.

Васильев, стоящий на четвереньках, поднял голову и увидел черные замшевые дамские туфли с металлическими пряжками. Постепенно взгляд его поднимался все выше — по крепким полным ногам в бежевых колготах, темно-синей шелковой юбке к обширной груди, бледному лицу с карминно-красным ртом и горящим черным глазам.

— Мне надо с вами серьезно поговорить, — сказала Гера.

Васильев застонал и сделал попытку залезть под кушетку, но в последний момент передумал. Что толку? Эта семейка найдет его и там.

— Я вас слушаю, — обреченно сказал он, принимая вертикальное положение.

— Я хотела предупредить вас насчет матери Дмитрия. — Гера оглядела обшарпанные стены ординаторской, старенькую кушетку, поцарапанную полировку на письменном столе.

— Да?

— Эта особа непредсказуемая и нервная. Она довела Дмитрия до полного истощения. Он просто не знал, куда от нее деваться. Подозреваю, что этот его прыжок с балкона был продиктован желанием избавиться от ее навязчивой материнской опеки. — Гера говорила спокойно и уверенно.

Васильев откашлялся:

— Так, значит, Дмитрий сам выпрыгнул с балкона?

— Конечно, сам! Или вы думаете, что его кто-то скинул?

— То есть это была попытка самоубийства?

Гера покачала головой:

— Доктор, она до сих пор считает, что ее сын — маленький мальчик, у которого нет никакого права на личную жизнь. Я убедительно прошу вас изолировать его на время лечения от ее посещений.

— A-а… Хорошо. — Васильев решил не спорить. Он уже заметил, что, соглашаясь, облегчает себе жизнь.

— Вы согласны? — слегка удивилась Гера. Видно, не была готова к такому пониманию со стороны медицинских работников.

— Это не проблема. Но что будет потом? Она все-таки его мать…

— Когда он выздоровеет, я заберу его к себе, — отмахнулась Гера.

— Скажите… Вы уверены, что он вас вспомнит?

— Доктор, мы с вами знакомы недолго… к сожалению. Если бы вы знали меня поближе, то поняли: я не из тех, кого легко забыть! — С этими словами Гера выплыла из ординаторской, гордо подняв голову в маленькой шляпке с пером.

Васильев посмотрел ей вслед и дернул себя за бородку:

— Почему-то я ей верю…

Смирнов сидел во главе стола и чувствовал себя очень хорошо. Как говорил Маяковский? Он русский бы выучил только за то, что на нем разговаривал Ленин? А вот он, Смирнов, рад был бы выучить английский лишь затем, чтобы увидеть это обалдевшее выражение на лице у Стульева!

Он лихо перевернул страничку в своем еженедельнике. Книжка была новая, в солидном переплете черной кожи. Подарок Ирины, разумеется. У него что ни вещь — все ее подарки. Ничего, завертится эта идея с абсорбентами, он сам начнет делать ей презенты!