Имя Кати - Павел Николаевич Губарев

— Не знала, что ты тоже сирота.

Лёва пожал плечами. Анна погладила Лёву по вихрам.

— Как мало я о тебе знаю всё же, — сказала она. — А сейчас ты мой самый близкий человек. Так много изменилось за такое короткое время. Ты что чувствуешь?

— Благодарность. Я всегда её чувствую.

— Что бы ни случилось?

— Всякое случается. Люди приходят, люди уходят. Вещи появляются и исчезают. Мысли появляются и исчезают. Концепции, разговоры. Рябь на воде. За эти дни я услышал слово «манипуляция» сто двадцать раз. Веришь ли, я до этого едва знал его смысл.

— Ну а теперь?

— А теперь знаю. Вас троих послушать — так все друг другом манипулируют. Постоянно. Каждый божий день.

— Эй, полегче. Я никем не манипулирую.

— А мной?

— Тобой?

— Ты накрасила губы, надела короткую юбку. Берет свой глупый, но милый. Привлекла внимание. Влюбила в себя. Это не манипуляция?

— Э-э-э. Нет. Хотя… в чём-то да. Но… если так, то и ты мной манипулировал!

— Я?

— Песни кто пел? Кофе кто покупал? Делал мне приятное. Манипулировал. Но я же была не против!

Лёва сел в кровати.

— «Ты мной манипулировал, но я была не против»?

— Да.

— Это значит «я тебя люблю»?

Катя вместо ответа легонько укусила Лёву за плечо.

— Почему ты не можешь сказать? Сомневаешься? Ты хочешь, чтобы я понервничал? Ага-а-а… точно. Ты хочешь, чтобы я понервничал. Ты мной манипулируешь!

— Наши отношения развиваются слишком быстро. Потом, ты как-то слабо нервничаешь. Ты буддист. Даже кибербуддист, вот ты кто.

— А ну тебя. Мы две недели знакомы, из них неделю ты не в своей тарелке. Можно подумать, будто за тобой гонится кто-то, стреляет…

— Эй, полегче. Мы что, договорились, что об этом уже можно шутить? Скажи лучше, как думаешь, наши отношения долго продлятся?

— А. О. Конечно, — рассмеялся Лёва. — Давай сменим тему на более безопасную.

— Говори что думаешь, а то укушу больно.

— Думаю, нет. Не долго.

— Это почему? Ты меня не любишь?

— Люблю. Но мы не сойдёмся характерами. Ты активная, боевая. Спуску не даёшь даже роботам с пистолетами. А я… так… певец, размазня. Сижу, жду у моря погоды. Всё приходит, говорю я, всё уходит. Ты начнёшь раздражаться. Я буду говорить, что и это пройдёт. В смысле, твоё раздражение. И оно действительно пройдёт. Может, потому что ты привыкнешь. А может, потому что меня бросишь.

— Ну нет. Как можно? Ты же обещал меня любить.

— А я и буду тебя любить.

— Даже если я тебя разлюблю?

— Ты поменяла имя и лицо. Ты будешь меняться дальше. Взрослеть. Обзаводиться привычками, менять взгляды. Я всё равно буду тебя любить. Знаешь песню? «Дурак на холме видит, как заходит солнце, а его глаза видят, как кружится мир».

— Но если это всё меняется, то кто тогда я?

— А! Глубокая мысль.

Анна замолчала. Она подумала, что Лёва мог бы увидеть, если бы устройство её мозга отображалось на экране в виде подробной схемы. Синий фон, белые линии. Вот её имя. Вот её внешность, точнее, память о том, что она видела в зеркале: длинный нос, большой рот. А вот новое лицо, курносый нос. Мысли о нём, о Лёве. Мысли о брате. Память о приключениях. Адрес старой квартиры и путь от метро. Память о родителях. Память о работе и первой встрече с Лёвой. Что ещё? Песни Боуи, мечты о большой жизни — помеченные жёлтым треугольником с восклицательным знаком и надписью «Опасная глупость, не запускать!». Пьеса «Трамвай «Желание»». Что-то ещё. Бывшие мальчики, жёлтые наклейки и разный ментальный хлам. А где же она? Катя, она же Анна? Где она?

Анна вспомнила слова Сандры о том, что всякому человеку в течение жизни нужны два или три партнёра. Один на молодость, один на зрелость и один на старость. Может, так и есть. Вот она, молодость. Вот Лёва. Вот молодость заканчивается — быстро и внезапно. Вчера она планировала прорваться сквозь три ряда колючей проволоки, которой был огорожен вход в киноиндустрию для актрис, а сегодня она лежит под чужим пледом в чужой квартире и постоянно ощупывает своё тело, чтобы убедиться, что она — это она.

Она хотела стать актрисой. Господи, какая глупость. Ну вот, Катя, играй теперь Анну. Всю жизнь играй. Занавеса не будет. Антракта не будет. Режиссёр не скажет «Снято!». Никогда.

Анна переползла через Лёву, свесила руку и порылась в рюкзаке, валявшемся возле дивана. Достала колоду карт, которую дала ей Сандра. Полистала карты, сложила стопку и задумчиво потеребила колодой подбородок.

— Всё хочешь рассказать приютцам правду?

— Не знаю. Думаю. Я тут вспоминала про своего школьного психолога. Он так и остался в Приюте. Ходит, небось, там. Мяукает по мне.

— А тебя не будут искать в Приюте? Когда в школе хватятся?

— Нет. Я ему обрезала связь заранее. Никто не знает, что он там. Бог с ним. Обычная машинка без особых талантов. Не знаю, зачем я его таскала вообще туда. Меня ведь раздражало то, что он болтал. А сейчас я думаю — в чём-то он был прав. «Счастье — это только направление. Важно не счастье, а заполненность жизни. Лучший путь — это самозабвение». Это ведь про Приют. Галя счастлива. Она служит своему богу. Джо счастлив — он служит Приюту. Кормит нас мороженым по вечерам и беконом на завтрак. Он не знает, зачем мы собрались, но ему по большому счёту и не надо. У него есть о ком заботиться.

И так далее. Все на своём месте. Есть Сандра и её красота. Обеим хорошо в Приюте. Я думаю, кто делал этого школьного психолога? Наверняка какой-то мудрый дедушка. С длинной седой бородой, морщинками вокруг глаз, с крючковатым носом и тонкими пальцами. Мудрец-наставник вложил свою мудрость в механического котёнка. Не люблю роботов.

— А ведь он прав, — сказал Лёва. — Так и надо. Если эго мешает жить, отбрось эго, растворись в служении.

Анна уловила электронную точность интонаций в Лёвиных словах.

— Ты повторяешь то, что тебе твой буддистский робот вещал всё детство.

— Хм. Да. Но я считаю, это верно. У