Ты меня не помнишь - Марья Гриневская

— Да, заткнитесь же вы и не топайте так — пытаюсь высказаться вслух, но резкая боль в горле останавливает.

Ну, точно, все сходится. Опять вчера в клубе накидался. Сколько сейчас времени интересно? Пытаюсь открыть глаза, вспоминаю где вчера оставил телефон. Пусто, ничего не помню. Странное похмелье. Очень. Тянусь рукой, чтобы растереть сонное лицо — не могу, глаза открыть тоже не получается. Боль сковывает тело, болит везде, словно каждая мышца, каждая точка на коже воспалена. Нет, это точно не после клуба.

Тогда что?

— Саша! — словно вспышкой озаряет мое сознание.

Вспомнил, все вспомнил! Я лежу на больничной койке и не могу ни глаза открыть, ни пошевелиться. В горле саднит, и попытка крикнуть или хотя бы промычать что-то снова терпит неудачу. Что с ней? Сильно пострадала? Тысяча вопросов и лишь один я боюсь задавать — жива ли? Надо быстрее вставать и разбираться с теми, кто устроил этот цирк. Тендер, Томский с пушкой. Какого... он палить начал? В голове каша, мысли несутся, опережая друг друга, а я пытаюсь найти зацепку, ниточку, за которую можно размотать этот чертов клубок и отключаюсь.

Просыпаюсь от теплого прикосновения к моей щеке. Легко, практически невесомо, но меня словно током бьет. Потому что узнаю ее. Хочу открыть глаза, подняться и ухватить за руку, но не могу. Саша садится на край кровати, сжимает мою руку ладошками и начинает говорить.

— Прости меня, Алекс. Это я во всем виновата. Если бы я знала, я никогда бы не приехала.

Слушаю внимательно и пока ничего не понимаю. Чувствую, что что-то недоговаривает, надеюсь, досье Камиля будет полным, а сейчас я выслушаю ее версию.

— Спасибо, что спас меня и... если бы ты знал всю правду, не стал бы этого делать.

Она всхлипывает, а я злюсь, что не могу обнять ее сейчас и сказать, да, знал, все я знал, когда мчался на стрелку с Томским.

— Ты бы выиграл тендер, не было бы никакой стрельбы. Алекс, это я украла документы, а потом отдала Бельских. Не хотела, но когда увидела тебя с ней... разозлилась.

Ты ревновала меня, Саша? — Мысль одновременно и приятна, и отвратительна, потому что я идиот. Я ведь тоже разозлился тогда.

— Сейчас у меня все хорошо. Ты тоже поправишься, мне врач сказал. Так что все будет хорошо.

В палате становится тихо, и я начинаю волноваться. Уйдет? Сейчас? Слышу шорох и стук открывающейся тумбочки рядом с кроватью и начинаю нервничать.

— Ты тогда в квартире спрашивал, зачем я все делала — тяжело вздыхает и дрожащим голосом продолжает Саша — ответы здесь, в верхнем ящике твой тумбочки.

Она какое-то время еще сидит рядом, молча гладит мою ладонь, а потом уходит. Встает и уходит! Какое прощай? Куда ты собралась?

— Мне пора — долетает до меня откуда-то совсем издалека, и я вою как раненый зверь, пытаясь заставить свое тело пошевелиться.

Весь день как только вырываюсь из забытья, пытаюсь открыть глаза или хотя бы заорать. Мне нужен Камиль, срочно, потому что в моей тумбочке лежит то, что мне необходимо как воздух. К вечеру мне удается издать слабый писк и открыть глаза, а забежавшая случайно медсестра избавляет меня от дурацкой трубки в горле и зовет врача.

— Камиль, срочно — хриплю я, игнорируя все, что говорит мне доктор.

Кам так радуется моему воскрешению, что приезжает через пятнадцать минут.

— Тумбочка — хриплю из последних сил, как только он подходит к кровати.

Кам понимает все с полуслова и достает с верхней полки папку. Серьезно? Я ожидал что-то небольшое, вроде письма?

— Тебе — Камиль протягивает мне сложенный листок бумаги — а сам изучает документы.

Не тороплю, слежу за выражением лица Кама и понимаю, что там бомба, но ничего нового для него.

— Как и предполагал — он с хлопком закрывает папку и кладет ее на край кровати — почитаешь, то же самое, что у тебя в почте. Пока ты тут отдыхал, мы с Грозиным и Томским играли в детективов и достаточно успешно.

— Не томи — шепчу я.

— Рясенского Мирона Семеновича знаешь? — прищуривается Кам.

— Мирона? Да.

Глава 48

5 месяцев спустя

Алекс Межницкий

— Ну, что Мирон, пора встретится и поговорить.

Стою в прихожей у зеркала и оцениваю свой внешний вид. Старые джинсы и черное худи для сегодняшнего мероприятия в самый раз. Кам только что отзвонился, Рясенского задержали в аэропорту и везут за город на заброшенные склады Томского.

Звоню Грозину и спускаюсь на стоянку. Встречаемся с ним у соседнего жилого комплекса.

— Привет, сосед — ржу я, когда жму ему руку.

Мы рассаживаемся по машинам, и я замечаю, что Грозин прихватил с собой парочку крепких парней в качестве поддержки. Отлично. Мне он начинает нравиться. Выезжаем со двора по одному, стараясь не привлекать внимание. Вместе собираемся уже на шоссе и кортежем из трех машин выдвигаемся в сторону промзоны.

После тендера в моей жизни многое изменилось. Вспомнил старые добрые времена и снова стал экономить. Квартиру на набережной пришлось продать и купить жилье поскромнее. Этот вариант мне посоветовал Грозин и, честно скажу, квартира хорошая, ничем не хуже прежней. Пересидеть трудные времена, пока строишь свой дом — идеальна. Центр города, три комнаты, гостиная, совмещенная с кухней. Для меня — это почти дворец. Одному мне бы хватило и небольшой студии, но я не один. Осенью вернется Саша. Несмотря ни на что, я надеюсь на это.

Должна. Она обещала сестре и Бельских.

Комнату для нее я уже подготовил, даже стекла на окнах заменил на тонированные, с силуэтом дерева. Бельских сказал, что ей очень нравились окна моей старой квартиры.

Я не знал. Очень многое о ней не знал.

Тот день в больничной палате разделил, нет, скорее сломал мою жизнь и, наверное, меня тоже. Я всю ночь листал папку, что оставила Саша, и перечитывал ее письмо. Стал понимать все ее действия, узнал, что она чувствовала и это хорошо. Вернее, должно быть хорошо. Отношения, построенные на лжи, не имеют будущего, но здесь... боюсь, что теперь именно правда не позволит нам быть вместе.

В машине становится душно, включаю кондиционер и снова возвращаюсь в тот день.

— Рясенского Мирона Семеновича знаешь? Вот и Томский