Необратимость - Челли Сент-Клер

— Эвер…

— Эверли Кросс. — Я трясу его так, что это почти лишает меня равновесия. — Та модель, которая исчезла два года назад. — Мне нужно идти, пока я не рухнул.

— Два года… Какого хрена? — Его глаза расширяются. — Черт. Сара…?

Я качаю головой, проклиная давление в глазах. Все, что я вижу, — это как она сидит перед песочными часами, зная, что утекают ее последние мгновения. Это будет преследовать меня до конца жизни.

— Найди Эверли. Проследи, чтобы она выбралась в целости и сохранности. Я хочу, чтобы ты лично убедился в этом, ты слышишь меня?

— Отлично. — Его руки обхватывают мои запястья. — Давай найдем ее вместе, а потом я отвезу тебя в больницу. Мы поймаем этого парня. Я обещаю. Он ушел в лес, в самую глушь, я отправлю команду прочесать местность.

— Нет. — Вывернувшись из его хватки, я отступаю. Я и так уже потерял слишком много времени. — Неважно, что со мной будет. Мне все равно. Нет, если он останется на свободе. Он убил Сару, Таннер. Она была здесь, и он убил ее. — Моя грудь вздымается. — Мне нужно идти.

Я оставляю его стоять там, надеясь, что он сделает так, как я прошу. Переходя на бег, от которого у меня трещат кости и подгибаются колени, я устремляюсь к линии деревьев.

Ничто не удержит меня от моей миссии. Я должен сдержать обещание.

— Портер! — в последний раз зовет Таннер. — Айзек!

Но меня уже нет.

ГЛАВА 29

Проходят часы.

Кажется, что это часы. Каждый из них болезненно растягивается, как упругий шар горя в моей груди. Я смотрю на Джаспера сквозь прутья. Он прислонился к решетке, его плечо прижато к правой стороне клетки, а грудь медленно вздымается и опадает.

— Как ты думаешь, что они с нами сделают? — спрашивает он, пока я бесцельно рисую большим пальцем ноги узоры на пыльном полу. — Будут пытать? Расчленят? — Он наклоняет ко мне лицо и хмурится. — Тот человек в серебристом костюме… он показался мне творческим типом. Сатанинский ритуал, кислотные ванны, средневековые методы пыток. Что-то такое извращенное. — Поежившись, Джаспер добавляет: — Скафизм. Он еще практикуется?

Я морщу нос.

— Не думаю.

— Может, они продадут нас тому, кто больше заплатит, и мы станем цирковыми артистами.

Последний час я рассказывала ему подробности своего плена.

Про уколы, потерю сознания.

Роджера.

Книги, сувениры, жестоких медсестер и доктора с глазами-бусинками и крысиными ушами.

Крики. Ужас. Других жертв.

Я изо всех сил уклоняюсь от темы Айзека, сообщая ему лишь незначительные подробности. Не знаю почему, но Айзек кажется мне слишком личным, как лелеемый секрет. Я рассказываю ему только то, что он был последним заключенным по ту сторону моей стены.

Я не говорю, что так и не увидела его лица.

И я не говорю ему, что его лицо — это единственное, что я хотела увидеть больше всего за последние пару месяцев. Больше, чем я жаждала вдохнуть свежий воздух и почувствовать солнечные лучи на своей коже.

Но я понимаю, что это к лучшему, что я так и не смогла выяснить ни цвет его глаз, ни текстуру его волос, ни линии его челюсти. Если бы я увидела его лицо, я бы съела себя заживо. Выпотрошила изнутри.

И тогда от меня ничего бы не осталось.

Я нужна Джасперу прямо сейчас. Ему нужно, чтобы я была сильной, спокойной и бдительной. Я научилась жить с такой болью. Это продолжалось два мучительных года.

Его слова доходят до меня, когда я прислоняюсь спиной к клетке. Наше будущее предстает в мрачных красках, но вряд ли что-то может быть хуже, чем это.

Хуже, чем мое собственное чувство вины.

— Я не знаю, — бормочу я. — Я никогда не думала о том, чтобы стать артисткой цирка.

— Мм… Звучит как самый приемлемый вариант.

Сомневаюсь в этом.

— Невозможно понять, что будет дальше. Это место непредсказуемо.

Он смотрит на меня, в его зеленых глазах отражается смесь тоски и отчаяния.

— Как ты справлялась? Психологически?

Резонный вопрос.

По правде говоря, я сама не знаю. Люди даже не представляют, на что они способны, пока их не бросят в преисподнюю без защиты, без подкрепления и без выхода. Когда ты прижат спиной к стене, ты опираешься на нее, чтобы устоять на ногах. Когда твоя жизнь проносится перед твоими глазами, ты превращаешь это мелькание в свет — свет в конце туннеля. Ты принимаешь каждый день таким, какой он есть, зная, что это еще один шанс пробиться на другую сторону.

Никто никогда не готовится к худшему сценарию. Но инстинкты выживания — наше величайшее оружие, оружие, которое бездействует, пока мы не сталкиваемся с невообразимым.

И тогда мы начинаем бороться.

Мое дыхание выравнивается, когда я закрываю глаза и шепчу:

— У меня не было другого выбора.

Время идет.

Пятьдесят семь секунд.

Голос Джаспера звучит все дальше с каждой секундой, пока, в конце концов, я не засыпаю. Изнеможение уносит меня в кошмары, охваченные огнем, и слышу, как Айзек зовет меня по имени, как пламя лижет стены и с потолка рушатся обугленные балки.

Я в ловушке.

Моя кожа плавится, волосы горят.

— Эверли, — зовет он неразборчиво. Он произносит мое имя, как вступительные аккорды мрачной увертюры. — Ты ищешь не там.

Я иду на его голос, пробиваясь сквозь стену густого дыма. Я двигаюсь как в замедленной съемке, мимо меня проносятся огненные полосы, все охвачено пламенем.

Я не могу найти его. Я не могу…

Вот.

Тень движется. Это он. Я не вижу его лица… но я чувствую его.

Утешение. Забота.

Айзек.

Сквозь мерцающий жар тянется рука. Его рука тянется к моей. Наши пальцы наконец-то соприкоснутся. Больше никаких стен, никаких барьеров. Я тянусь, тянусь, тянусь…

Но его рука распадается.

Превращается в пепел в тот момент, когда мы соединяемся.

Я открываю рот, чтобы закричать, но ничего не выходит. Мои слова тоже превратились в пепел. Все превратилось в пыль и обломки. Уже слишком поздно.

Его голос — последнее, что я слышу, прежде чем резко вынырнуть в реальность.

Но это не голос Айзека, выкрикивающего мое имя.

Это голос Джаспера.

И я чувствую не огонь… я чувствую дым.

Мои веки трепещут, когда запах дыма наполняет мой нос, и облако страха снова накрывает меня.

— Эверли, проснись! — В отчаянии кричит Джаспер. — Эверли!

Я