Свет в ее глазах - Селина Аллен

Саймон полез в карман джинсов и достал сотовый телефон.

– Что ты делаешь? – недоуменно спросила женщина.

– Звоню знакомому, он работает в полиции.

– Нет!

– Нет? Посмотри на свою руку! Ты должна заявить на него, – прогремел голос Саймона.

– Я не могу этого сделать. Пресса сожрет нас, я не хочу этого для своих детей.

Он помолчал, раздумывая над ее словами, затем сказал:

– Мы можем сделать все тихо.

– Тихо не выйдет, не нужно этого, никакой полиции, никакой прессы, – упрямо выдала Лаура.

Саймон вглядывался в ее профиль несколько секунд затем, тяжело выдохнув, кивнул.

– Как знаешь.

Лауре наложили двадцать семь швов. К счастью, вены не были задеты. Но Лаура до сих пор чувствовала онемение в месте пореза. Голова Конрада оказалась в порядке, небольшая шишка после удара, но и та прошла через пару недель. Развод шел долго, но вскоре все смогли облегченно выдохнуть.

Конрад не мог забыть ту ночь, но был бесконечно счастлив, что маленькая Джоанна не помнила этого. Однако и на нее это наложило свой отпечаток, Джоанна просила оставлять ей на ночь свет в спальне. Она стала бояться темноты и грома, особенно, когда на улице не было молний.

– Я не знала, – стирая слезы с лица, сказала я брату.

– Теперь знаешь, – холодно ответил Конрад.

Ничего не понимаю. Я совсем не помнила тот день таким, каким помнил его брат.

– Но почему вы все скрывали это от меня?

Конрад молчал какое-то время, затем, словно нехотя, ответил:

– Меня попросила мама.

– Но почему?

– Тебе нужно поговорить с ней об этом, я сам не понимаю ее мотивов.

Я была разбита.

Глава 26

Джоанна

Я поверить не могла, что отец бил маму, Конрада… Это известие выбило почву из-под моих ног. Вся жизнь, все мои мысли и все во что я верила – было ложью.

Сначала я расстроилась, а через несколько секунд пришла злость.

– Джоанна, – ласково позвал Блейк, касаясь моей спины.

Я никак не отреагировала. Даже не взглянула на него.

В другом конце зала стоял мой отец, он был в смокинге, седоватые волосы был зачесаны назад, лицо гладко выбрито. Он смеялся, беседуя с каким-то мужчиной. Рядом стояла его невеста. Ранее я уже успела перекинуться парой фраз, как с ним, так и с ней.

– Любимая? – снова позвал Блейк. – Ты в порядке?

Я оторвалась от разглядывания фигуры отца и взглянула на Блейка.

В порядке ли я?

– Да. Я в полном порядке.

– Джоанна, тебе нужно успокоиться, – сказал Конрад. – Ты в шоке.

Из моего горла вырвался неконтролируемый смех.

– А как я должна себя чувствовать, Конрад? Скажи мне, ты ведь все знаешь, старший и умный брат.

– Джоанна, – он покачал головой, уже, вероятно, жалея, что рассказал мне правду.

– Заткнись! Вы все лгали мне!

– Мы не лгали, просто никто и никогда не затрагивал эту тему, – оправдывался он. – Тебя пытались уберечь от этого.

Я бросила беглый взгляд на него, а затем отвернулась.

– Знаешь что, Конрад. Пошел ты!

И сорвалась с места.

Стоило мне сделать пару шагов, кто-то резко схватил меня за локоть.

– А как же «не испорть отцу помолвку»? – непонимающе спросил брат.

Признаю, я жалела маленького Конрада, но взрослого мне хотелось придушить.

– Убери свою руку, иначе я примотаю ее скотчем к твоей заднице!

Конрад отступил. По глазам Блейка я видела, что он тоже хотел что-то сказать, но я не дала ему это сделать, одним взглядом предупреждая не трогать меня. Он понял все сразу.

Отец по-прежнему стоял в компании людей: своей невесты и мужчин в костюмах. Но мне было плевать, что я могу оторвать их от какого-то важного разговора.

– Папа, нам нужно поговорить.

Я уверенно постучала отца по плечу, но он, кажется, не обратил на меня внимания.

– Селеста, я занят.

– Это срочно.

– Все потом.

Я сжала зубы, да так, что у меня заболела челюсть.

– Селеста, – послышался голос Синтии. – Не отвлекай взрослых от разговора.

Это стало последней каплей.

Я в ярости сжала губы и, глядя в глаза Синтии, кивнула.

Затем отошла на несколько шагов назад, взяла с подноса проходящего мимо официанта фужер шампанского и, ощущая безграничные ярость, обиду и ненависть, бросила его в огромную хрустальную пирамиду из похожих фужеров с шампанским.

Попадание точно в цель.

С каким-то маниакальным наслаждением я наблюдала за тем, как десятки фужеров падают и разбиваются на тысячи осколков, разнося по залу громкий звон.

Все замерло.

Музыканты, проиграв мимо нот, остановились. Гости замокли. Весь зал уставился на меня.

Очень громкий жест для человека, который ненавидит находиться в центре внимания. Но почему-то мне больше не было страшно выйти на свет.

– Теперь я завладела твоим вниманием?

Отец был зол. Еще бы, такого оскорбления он не потерпит.

– Что ты вытворяешь? – раздалось его яростное шипение.

Я вскинула подбородок и посмотрела в его глаза.

– Нам нужно поговорить.

В моем голосе не было ничего кроме холодного спокойствия.

Он окинул беглым взглядом зал и кивнул в сторону выхода.

– Музыка, играйте! – крикнула Синтия, одаривая меня возмущенным взглядом.

Отец вышел в холл. Там не было ни единой души, даже свет приглушили, основное торжество проходило в банкетном зале. Я остановилась, чувствуя, как от страха немеют мои ноги, однако адреналин, вызванный злостью, не позволял мне поддаться ему. Оглянувшись, я поняла, что Конрад и Блейк последовали за нами. Томас с разочарованием в глазах смотрел мимо меня, на Конрада.

– Ничего не меняется. Как всегда потакаешь ее капризам, – сказал отец.

Конрад усмехнулся и расслаблено пожал плечами:

– Ничего не поделаешь, наш отец придурок, поэтому она имеет полное право на свои капризы.

Томас сузил глаза и покачал головой.

– Вы оба, самое большое разочарование в моей жизни!

А это что-то новенькое, раньше таких громких слов в сторону моего брата отец не произносил. Всему был предел.

– Самое большое разочарование в твоей жизни – это ты сам! – отозвалась я. – Ты лжец, трус и подлец! Мне противно, что ты называешь себя моим отцом! Как ты мог так поступать с ней? Как ты мог смотреть в глаза своим детям после этого?

Томас вскинул брови. Он догадывался, что имелось в виду, но по какой-то известной лишь ему одному причине, спросил:

– О чем ты?

Я нервно рассмеялась, чувствуя как от адреналина, страха и нервов трясутся мои руки.

– Ты обижал маму… Ты превратил ее жизнь