Даже когда я уйду - Николь Фиорина

Ее голая грудь касались моей. Мы, обнаженные, наконец слились воедино – сердце к сердцу, руки и ноги переплетены. И мой член пульсировал, прижатый к ее естеству.

– А теперь спи, – прошептал я, рисуя круги у нее на спине. – Я здесь.

Я провел пальцами по ее бедру, закинул ее ногу на свою. Массировал ее мышцы, прогоняя весь накопившийся в ней страх, и, наконец, дыхание ее успокоилось. Мия уснула.

Двадцать

Занимайся с ней любовью, подходи к этому серьезно.

Оливер Мастерс

Мия

Я похитила Олли и Зика, отвела их в комнату для групповой терапии в попытке убраться подальше от темного облака, которое теперь постоянно висело над этой школой. Прошло несколько месяцев с тех пор, как я в последний раз играла на пианино. И Олли и Зику не помешал бы день без переживаний. Хоть один. Солнце решило выпустить свои прекрасные лучи, поэтому на лужайке сейчас море студентов.

Мы с Олли выяснили, что толпы тоже влияют на его эмоции, поэтому комната для групповой терапии казалась идеальным местом для того, чтобы туда сбежать. Так интересно было узнавать больше об этом прекрасном человеке. Он отдавал и отдавал без остатка, но все остальные только и делали, что брали – большинство даже этого не понимали.

Я оторвала взгляд от пианино: Зик смотрел на меня с восхищением. Ему нравилась музыка. Он сидел, абсолютно спокойный, и его огромные карие глаза неотрывно следили за мной. Я одарила его улыбкой. Пальцы мои танцевали над клавишами, говоря на знакомом ему языке. У музыки не было языкового барьера.

Я перевела взгляд на Олли: пальцы начали работать над новой мелодией, песней, которую я когда-то слышала, но до недавнего времени совсем не понимала ее смысла.

Но теперь? Слова ее ударили меня под дых, зажгли мое сердце, воспламенили душу.

«Firestone». Огненный камень.

Олли сидел на черном складном стуле у окна с бумагами на коленях и ручкой в руке. Ноги он положил на соседний стул. Капюшон опустил, и его взлохмаченные коричневые волосы свободно падали на глаза. Он оторвался от бумаг, и наши взгляды встретились. Сердцебиение мое замедлилось до ухающих битов, тяжелых и верных. Грудь замерла, хотя пальцы продолжали жить своей жизнью. Олли чуть расслабился, и тогда ручка выпала прямо на блокнот. Ритм этого мгновения, мелодия песни… из этого сложился наш священный миг.

Выражение лица Олли стало безмятежным, но глаза его будто преследовали меня. В них отражались все эмоции мира.

Я выдохнула. Мозг наконец снова заработал, и я одарила Олли улыбкой и качнула головой. Олли опустил подбородок, но я разглядела ответную улыбку до того, как он поднял взгляд и улыбнулся еще шире. Он посмотрел на Зика, потом на меня.

Зик поднялся и подошел поближе, пока я выводила последние аккорды «Firestone». Он осторожно кинул взгляд на свободное место рядом со мной. Я чуть подвинулась и похлопала по сиденью.

– Я тебя научу.

Зик не был глухим, только немым, и я впервые увидела, как он проявил к чему-то интерес. Я все лето спрашивала его о чем-нибудь, но он постоянно качал головой и резко отмахивался.

Двумя пальцами я сыграла простенький мотив на левой стороне пианино, надеясь, что он повторит то же самое на правой. Пальцы Зика замерли над клавишами. Как только он поставил второй палец на белую клавишу, зазвучал не тот звук, и он тут же отдернул руку.

– Все в порядке. Я постоянно ошибаюсь.

Я выпрямилась, сделала глубокий вдох – повторяй за мной, Зик! – и снова сыграла тот же мотив.

Зик скопировал мои движения, легко повторив мелодию во второй раз, но немного ошибившись с ритмом. Когда-то я поняла, что в мире есть два типа музыкантов: те, что могут сыграть на слух, и те, которые играют по указке. Зик относился ко второму типу, и в этом не было ничего плохого. К ритму он привыкнет, главное, чтобы он вкладывал в игру сердце и страсть. Чтобы его влекло это занятие.

– Так, а теперь мы сыграем песню. Ты продолжай играть тот мотив и не останавливайся. А я займусь второй частью, – сообщила я Зику, и тот продолжил.

Я подняла взгляд на Олли – тот расслабленно сидел в кресле и наблюдал за нами. Улыбка его сияла, глаза тоже, и я снова перевела внимание на Зика и начала играть.

Зик не потерял концентрации: продолжал наигрывать мотив прямыми пальцами, сохраняя ритм. И новая мелодия его не отвлекла.

– Да! – подбодрила я его, продолжая играть первую песню, которую я когда-то сыграла на пианино.

Я никогда не думала, что Зик этим займется. Какой огромный для него шаг! Я не могла перестать улыбаться, наблюдая за тем, как он сосредоточенно играет мотив, которому я его научила.

Мы повторили мелодию три раза, и я замедлилась. Сделает ли Зик то же самое?

Он справился, и мы наконец закончили играть.

Зик повернулся ко мне, прижимая один палец к клавише, и его наивные черты просияли ослепительной улыбкой.

Мне хотелось обнять его или хотя бы похлопать по плечу, чтобы он понял, какой потрясающий момент мы с ним разделили – откопали начало чего-то нового. Но я не стала рисковать. Не уверена, как он отреагирует на мои прикосновения. Улыбки на его лице было достаточно.

– Ты справился, приятель! – заметил Олли, встав перед пианино и притянув наше внимание на себя.

Он оперся руками об инструмент и подался вперед.

– А теперь вали-ка отсюда! – он кивнул в сторону двери, не переставая улыбаться. – Оставь меня наедине с любовью всей моей жизни.

Зик повернул голову ко мне, отчего коричневые локоны на его голове запрыгали, и неуверенно улыбнулся. Взгляд его заметался.

– Иди. Все в порядке.

Зик поспешил прочь, а Олли продолжал смотреть на меня, пока дверь за ним не закрылась. Как только она с шумом стукнулась о косяк, Олли двинулся вперед.

Он обошел пианино, перекинул ногу через лавку и сел на нее, широко расставив ноги.

– Олли, – прошептала я.

Его близость изгнала из головы последние остатки слов.

– Сыграй для меня снова, – попросил он едва слышно. – «Firestone».

Улыбка Олли захватила меня. Ямочки на щеках его углубились. Казалось, я не видела их целую вечность.

– Играй, – подстрекнул он меня снова.

Он смотрел куда-то вдаль, и лицо его сияло. Зеленые глаза снова нашли мои, и он чуть склонил голову.

– Пожалуйста.

Я выдохнула и посмотрела на клавиши. Как мне играть теперь, когда рукам моим хотелось лишь схватить Олли и ни за что не отпускать?

Я