Мать и Колыбель - Марчук

излишних подозрения склониться к ней поближе. От его шёпота и тепла кружилась голова, а сильно бьющееся сердце старательно гнало к лицу кровь. — Если бы не мой титул, вы могли бы быть моей во всех танцах… Всегда.

«Если бы не твой титул, — сквозь туман пронеслось в её разуме, — не боялась бы я так сильно твоих красноречивых ухаживаний».

— Ах, оставим мой титул!.. Акме…

Губы его скользнули по её шее, и девушка вздрогнула, очнувшись. Она дико глянула на него, и душа её закипела от волнения и гнева.

К счастью, танец подошёл к концу, и у Акме появился повод с книксеном покинуть принца без любопытных толков. Никто не заметил этой размолвки и её причины, кроме, может быть, неустанно следившей за этой парой принцессы Альварии и ещё нескольких излишне заинтересованных персон.

Арнил, пылая от нетерпения и ловко это скрывая, повернулся к ослеплённой счастьем принцессе Сильвана, поклонился ей, дождался от неё глубокого реверанса и присоединился с ней к танцующим, выслушивая её восторженные излияния и мысленно моля Бога о том, чтобы у этой юной принцессы хватило ума не выказывать своего восхищения так открыто. Если он и мог позволить себе поспорить со своим отцом, то кого он любил по-настоящему, так это Дарона, и мысль о том, чтобы портить с ним отношения, ранила его сердце.

Лорен Рин подвёл к своей сестре высокого молодого человека довольно приятной наружности. Весёлые и живые глаза его были крупными и светло-голубыми, а волосы — цвета мёда, густые, блестящие и идеально прямые. Молодой человек внимательно следил за модой придворных Карнеоласа, но некоторые детали его одеяния сразу говорили, что он приехал вместе с королём Полнхольда. На нём был голубого цвета колет, расшитый золотыми нитками, поверх — короткий бархатный плащ чёрного цвета. На шее висела золотая подвеска в виде разлапистого дерева с тонким стволом, вероятно, — родовой герб.

— Дорогая сестра! — улыбался Лорен. — Позволь мне представить тебе…

— Сударыня, — перебил его молодой человек, изящно поклонившись, — я — виконт из Керхольда[1] Элей Андриган, сын графа Элегара Андригана, прибыл в Кеос вместе с Его Величеством королём Понлхольда.

— Акме Рин, дочь барона Иллеана Рина из Эрсавии, — с глубоким вежливым реверансом отвечала девушка.

— Пользуясь тем, что был представлен вашему брату, я непременно захотел быть представлен вам, сударыня.

Лорен возвёл глаза к потолку за его спиной.

— Не подарите ли мне танец, сударыня? — тихо произнёс виконт Элей с поклоном.

Акме с молчаливой улыбкой приняла приглашение, и они присоединились к танцу недалеко от принца Арнила и принцессы Сильвана.

— Я наблюдал за вами, вы чудесно танцуете, — улыбнулся Элей.

— Благодарю вас, виконт, — последовал ответ. — И вы двигаетесь с завидным изяществом.

— Благодарю, — отозвался тот. — Чудесный вечер! Ах, сколько приглашённых! Полагаю, для нашего поколения это большая удача — находиться на подобном приёме при подобных обстоятельствах!..

Акме чувствовала, что должна была лишь согласиться с ним, но осведомилась, состроив невинное лицо:

— Вы имеете в виду предстоящий Совет об экспедиции за горы?

— Если войну с Кунабулой вы называете подобным образом, то именно это я и имел в виду.

«Чертов болтун! — в негодовании подумала она. — Всё растрепал этому полнхольдцу…».

— Встреча с вами — высокая честь для меня, — выдохнул он наконец, и Акме едва не возвела глаза к небу.

— Мы — лишь простые подданные Эрсавии… — поторопилась запротестовать девушка. — Мы — целители, но не более…

— Вы действительно своенравны… как он и рассказывал, — вдруг улыбнулся Элей Андриган.

— Позвольте спросить… кто рассказывал?

— Один наш общий знакомый… — пожал плечами тот. — Мы давно дружны с ним. И виделись с ним около трёх недель назад в Беллоне…

«Гаральд!» — вспыхнуло в её голове, и глаза её затуманились. Она танцевала, но не видела ни своего партнёра, ни толпы гостей. Более месяца не слышала ничего о Гаральде Алистере. Никто о нём не упоминал. Арнил упорно хранил молчание, Лорен будто опасался говорить на эту тему. И сын герцога казался сном, мучительным, а после зыбким, туманным. Она гуляла в парке, будто надеясь встретить его там, пропадала в библиотеке и часами разглядывала карту Архея, не изучая её, не добывая новых сведений, но предполагая, где бы он мог быть в ту или иную минуту. Она быстро прочитала те книги, которые он посоветовал. Она прилежно заучивала то, что, по её предположениям, могло ей пригодиться в пути. Но заучивала не столько из-за кажущейся полезности, сколько потому что Гаральд указал на те или иные абзацы.

Она не лелеяла свою боль и тоску, пыталась оттолкнуть их, но они неизменно захватывали её. Через время отталкивала их, проводя время то с братом, то с Арнилом и его кузиной. Лишь белый палантин, с которым она поначалу беспокойно засыпала по ночам и безрадостно просыпалась, нынче лежал глубоко в сундуке. Вместе с ним туда она однажды похоронила все свои надежды на его возвращение.

Отчаяние снова комом подступило к горлу и, едва окончив танец, Акме сделала реверанс, состроила улыбку, извинилась и вышла из дворца, чтобы скрыться во тьме парка, где никто бы её не нашёл.

На улице было прохладно, Акме поёжилась и обняла себя за плечи, но быстро сбежала вниз по лестнице и медленно направилась к парку, где горели факелы. Звуки музыки, смеха и разговоров разносились далеко по округе. Вместе с Нелеем гулял и весь Кеос. На улицах запускали фейерверки, жонглировали огнём, танцевали, пели и усиленно напивались.

Тот тут, то там Акме слышала шёпот влюблённых, сокрытых тьмой, мольбы, признания, прерываемые вздохами, и девушка, краснея, отправилась гулять по другой тропе, столь же освещённой, но безлюдной. Она знала, что не стоило гулять по ночному парку, где прятались и услаждали свою страсть любовники, но ей хотелось побыть и подумать там, где бы никто не обратил на неё внимания.

Акме из-за своей непомерной гордыни и затаённой обиды не смела лелеять какое-либо чувство к Гаральду Алистеру и успокаивала себя иллюзией, что не помнит ни звуков его голоса, ни тепла его прикосновений, ни аромата.

— Ах, Гаральд! — почти в голос выдохнула она, умоляюще, едва не плача. — Отпусти меня…

Но все ей показалось весьма простым от того, что через несколько дней она навсегда покидала Карнеолас. И если останется жива, то больше никогда не вернётся в Нелей. Всё станет сном, едва она выйдет за ворота Кеоса, и эта мысль понравилась ей столь сильно, что она успокоилась и облегченно улыбнулась.

Бал, ещё более шумный и весёлый, чем в самом начале, закончился на рассвете. Честные горожане только просыпались и