Ублюдки и стрелочники - Корали Джун

получила их от Джозефа. Она украла их из-под его матраса. Джеку пришлось все скрыть, чтобы спасти своего драгоценного сына от того, чтобы он оказался в центре всего этого. Она даже оставила гребаную записку. Она сказала, что не может смотреть на психопата, которого родила, на ублюдка, которого растит, и на мужа-изменника, который на нее обижен.

Я знала, что с Джозефом что-то не так, но услышать, что в последних словах миссис Борегар назвала его психопатом, только усилило мое беспокойство за мать. Я старалась сохранять спокойствие.

— У тебя есть полное право чувствовать себя так, как ты чувствуешь, Хамильтон. Я очень сочувствую тебе, понятно? Но это не искупает того факта, что ты использовал меня. И для чего? Чего ты здесь добивался, Хамильтон? Ты хотел выставить их в плохом свете? Единственные, кого ты обидел, это моя мать и я.

— Мы все еще можем что-то сделать. Твоя мать может рассказать о насилии. Я могу…

— Моя мать сейчас едет обратно в Вашингтон. Она не в том положении, чтобы идти против Борегаров. Она все еще думает, что любит этого засранца. Ты хочешь что-то изменить, Хамильтон? Поговори со своим отцом. Разберись со своим дерьмом. Слишком поздно. Твоя мать умерла от передозировки. Ты ничего не мог сделать по-другому.

Хамильтон подошел ко мне и взял меня за руку, но я сделала шаг назад.

— Я не должна была доверять тебе. Ты не просто причинил мне боль. Джозеф избил мою мать. У нее были порезы и синяки по всему телу, Хамильтон. Из-за нас. Из-за твоей поганой семьи. Ты знал, на что способен твой брат, и все равно позволил мне продолжить это. Ты подверг нас риску. Ты использовал нас для какой-то нелепой вендетты.

— Я просто устал от того, что все думают, что моя семья идеальна! — взревел Хамильтон. — Он не может просто жить своей жизнью. Однажды Джозеф сломал мне руку в дверях. Он сбивал меня с ног, а потом бил ногой в живот. А Джек засунул голову так глубоко в задницу, что ни разу не встал на мою сторону. А потом умерла мама. И стало еще хуже.

Я проглотила свои эмоции.

— Мне жаль, Хамильтон. Мне очень жаль. Но это просто слишком.

Выпрямив спину, я окинула его холодным взглядом, прежде чем попрощаться. Безвозвратно. Навсегда.

— Не говори со мной больше. Я собираюсь вытащить свою мать из этой передряги и забыть о твоем существовании. Надеюсь, Хамильтон, ты получишь все, что ищешь. Но я не позволю тебе погубить меня, чтобы добиться этого.

— Лепесток, нет. Пожалуйста! Я люблю тебя.

Его заявление ничего не дало. У меня не было сентиментальной реакции на его ласки, только ярость.

— Ты не способен любить. Ты не узнаешь, что это такое, если она ударит тебя по лицу. Лепестки не предназначены для того, чтобы их срывать, Хамильтон. Когда ты что-то любишь, ты позволяешь этому расцвести.

Глава 26

Я не могла вернуться в машину Джесс. Я не только была опустошена открытием о Хамильтоне, но и быстро поняла, что Джесс, вероятно, тоже в этом замешана. Не может быть, чтобы она не знала о плане Хамильтона. Они были лучшими друзьями, и она, вероятно, была в курсе с самого начала. Я чувствовала себя такой дурой. Я не могла вернуться в Гринвич. Я не могла вернуться в свою квартиру. Я хотела выбраться из этой семейной неразберихи.

Я пошла через лес, оставив Хамильтона стоять там одного, его руки были протянуты к моим, но сжимали только воздух. Но он не погнался за мной. Как я могла быть такой глупой? Как я могла проигнорировать все знаки? Мама предупреждала меня. Даже если Джозеф был чудовищем, он тоже предупреждал меня. Я начинала понимать, что все были злодеями. У всех были скрытые мотивы. Не было невинных. Я должна была увидеть Хамильтона таким, какой он есть.

И хотя я была зла, мое сердце все еще болело за мальчика, который пережил травму от жестокого обращения Джозефа.

Когда я увидела дом Борегаров, я достала свой мобильный, полностью готовая вызвать Uber в свою квартиру, чтобы собрать сумку и сесть на поезд до Вашингтона. Я точно не знала, что буду делать, когда приеду туда, но я должна была убедить маму оставить Джозефа. Никакая финансовая безопасность не стоила того, чтобы быть с чудовищем.

— Охранники сказали мне, что ты здесь, — сказал Джек.

Я даже не заметила, что он сидел на заднем крыльце. Он сжимал в ладони стакан, наполненный янтарной жидкостью, и смотрел через свой участок на линию деревьев. Я никогда не видела его одетым так небрежно, в черной майке и трениках; он выглядел почти нормальным.

— Хамильтон у платана? Ему всегда там нравилось.

Я размышляла о том, чтобы проигнорировать его. Джек сыграл свою роль во всем этом. Он поддерживал монстра. Но моя потребность в ответах пересилила чувство самосохранения.

— Ты знал? — спросила я, поднимаясь по ступенькам. — Ты знал, что Джозеф — психопат? Ты знал, что моя мать появилась вчера на пороге Хамильтона в синяках и крови? Ты лицемер, Джек, — добавила я, садясь на стул рядом с ним.

Я не хотела смотреть на него — не могла. Поэтому вместо этого я смотрела на колышущиеся травинки, пытаясь сориентироваться. Еще десять минут не повредят. Десять минут в поисках ответов, прежде чем я пойму, какого черта мы с матерью собираемся делать.

— Я самый худший вид лицемера, — признался он.

Мне не пришлось вытягивать из него это признание. Джек с готовностью согласился, словно это была чума на его душе, которую нужно было вытереть с жаром.

— Я оказал тебе и твоей матери плохую услугу. Я сидел там, притворяясь, что это мой сын нуждается в защите от твоей матери, тогда как на самом деле все было наоборот.

— Он выбил из нее все дерьмо, Джек. Как ты можешь просто сидеть здесь, зная, на что он способен, и все еще поддерживать его?

— Полагаю, по той же причине, по которой ты все еще любишь женщину, которая солгала о своей беременности, чтобы она могла выйти замуж за члена моей семьи из-за денег.

Я прыснула.

— Это не то же самое.

— Нет. Полагаю, что нет. И все же мы здесь. Застряли, — Джек поднял свой бокал и сделал глоток. — Я научился расставлять приоритеты у своего отца. В тот день, когда я начал работать на него, он сказал мне,