Трудности языка - Ксения Кононова

Согласно киваю головой. Дальше коньяк в моем стакане не успевает исчезать, как доливается новая порция. Шоколадный бисквит отвлекает от самых страшных проблем жизни, а апельсины я не ем сознательно. После еще нескольких реплик и опустевшей первой бутылки замолкаем. Не потому что не о чем говорить, а потому что это уже не обязательно.

Молчим. Сеня все так же сидит на полу, прислонившись спиной к дивану и согнув одну ногу в колене, а я ложусь и кладу голову ему на другое колено. Не знаю, почему я это сказал сегодня. Но вероятно, если бы искал подходящего момента и дальше, еще не скоро решился бы на такой подвиг. Беру Сенину пачку Парламента со столика и вытаскиваю сигарету. Щелчок зажигалки и губы впитывают отравляюще-горький дым. Закуриваю прямо в комнате. Выпуская струйки табачного дыма в потолок, наблюдаю за их странно-завораживающими очертаниями. Сеня забирает у меня сигарету и делает затяжку. Возвращает обратно. Не шевелюсь и смотрю в потолок, чувствуя, как прохладный пол приятно остужает кожу.

Сизый дым поднимается вверх, сплетаясь в причудливые картины воображения. Одновременно больно и пусто внутри. Холодно. Одиноко. Такого одиночества как сейчас, я не чувствовал за всю свою жизнь. Ты уехал, подарив на память о себе еще одну ночь. А мне как никогда хочется, чтобы ты был рядом. Именно сейчас. Чтобы я точно так же мог лежать на твоих коленях и молчать. Просто молчать. С тобой. И чувствовать. Твой запах. Тебя. Рядом. Вместо этого потерян и брошен. И ничего не добился. Ни с тобой, ни с признанием семье. Остался один.

Все так же молчим.

Штора слегка колышется от едва уловимого сквозняка, разгоняющего наш с Арсением депрессивный вакуум. Вакуум из оглушающей тишины и болезненного покоя, обрастающий алкогольным дурманом и сигаретными объятиями. Внутри которого так жутко спокойно. Как когда медленно идешь ко дну и уже не пытаешься всплыть на поверхность, потому что знаешь, что уже не сможешь. Уже ничто не вытолкнет. Смиряешься. После бесполезной и изнуряющей борьбы.

Смиряюсь. Кто я был для тебя? Маленький грязный секрет. Нечто новое и порочно-притягательное. Кто ты для меня? Все, что я хочу. Все, что мне нужно. Все, что я не могу иметь. Все. Если бы вернуть вчерашний день, я поступил бы точно так же. Как и раньше, крохи твоего внимания для меня важнее, чем ничего не требующее взамен обожание в других глазах. Пока не требующее. Я хотел поговорить с Виком, а сейчас почему-то не вижу никакого смысла. Если он хочет быть рядом, пусть. Уже нет разницы.

Я знал, что будет нелегко признаться семье, и никогда не рассчитывал на положительную реакцию. Я знаю, почему мама так отреагировала. Если бы я сказал об этом еще тогда, в семнадцать, для них, возможно, было бы легче на время убедить себя, что это лишь юношеская блажь и было бы больше времени свыкнуться и смириться с этой мыслью. Сейчас же, в двадцать семь, все прекрасно понимают, что это окончательно и ни о каких «экспериментах» со своей сексуальностью речи не идет. Им нужно время, пусть. Уже все равно. Пока на дне стакана все еще есть янтарный обжигающий алкоголь и отравляющий никотиновый дым в легких, смиряюсь. Со всем, что происходит в моей жизни.

Арсений вызывает такси около полуночи, после того, как помогает убрать пустые бутылки и оставшийся мусор. Ставлю будильник и заваливаюсь спать. Утро похоже на изощренного садиста, а я на его жертву. Жара, похмелье, депрессия, понедельник. Весьма жизнеутверждающая комбинация.

Когда приезжаю на работу, Ириша сосредоточенно разбирает почту. Подхожу к стойке и надеваю бейджик, она поднимает на меня глаза.

— Доброе утро, — окидывает меня взглядом. — Тяжелые выходные?

— Можешь меня поздравить. Я официально гей, — проверяя записи на предмет происшествий или неполадок за выходные. Все нормально. Вероятно, самое большое происшествие — это сам старший администратор.

— А до этого ты был не официальным геем? — приподнимает бровь.

— Я признался семье, — поворачиваюсь на секунду к ней и вновь опускаю взгляд в бумаги.

— Ты мой герой, — хмыкает. — Только судя по твоему выражению лица, эта новость была встречена не бурными овациями.

— Далеко как.

Мягко хлопает меня по плечу ладонью в жесте поддержки.

— Дай им время. Они привыкнут.

— Ты говоришь прямо как Арсений, — вздыхаю и тут же вспоминаю, что рядом со мной товарищ по несчастью. — Кстати, а как у вас дела? — незаметно меняю тему, поворачиваясь к ней и опираясь локтем о стойку.

— Все отлично, — опять туманное такое определение и отходит от меня.

— Ириш, я же говорил тебе, что максимум, на который ты можешь рассчитывать — одноразовый секс.

Она бросает на меня быстрый взгляд, но ничего не говорит. Улыбаясь, здороваемся с постояльцами и коллегами. Через какое-то время Ира не выдерживает.

— Я же живая женщина, — чуть понизив голос. — А что мне надо было сказать, что религиозное воспитание не позволяет заниматься сексом до вступления в брак?

— И то больше толку было бы, — замечаю с легкой улыбкой. — В следующий раз, когда «живая женщина» в тебе опять проснется, постарайся не закатывать блаженно глаза и боже тебя упаси говорить нечто «ты самый лучший» или «единственный и неповторимый».

— Вряд ли. После той ночи, он так и не перезвонил. Так что ты был прав и, похоже, скоропостижно выиграл наше пари.

— Скоропостижно можно только скончаться, Ириш. Кроме того, у тебя еще пять месяцев впереди, есть все шансы. Он позвонит, поверь, — таинственно добавляю.

— Ты с ним обсуждал это? — немного прищурив взгляд.

— Не совсем. Но сказал нечто, что ему очень не понравилось. Так что второй шанс у тебя появится однозначно.

— И что ты сказал? — вопросительно приподнимает бровь, но глаза уже загораются.

— Что он оказался самым худшим из твоих любовников, — не выдерживаю и тихо смеюсь от ее зависшего состояния. — Так что, когда он захочет реабилитироваться, постарайся не показать, что все совсем наоборот.

— Саш, а тебе это зачем? — улыбается.

— Ну, желаю я своему другу счастья или нет? — пожимаю плечами. — Вы друг друга стоите.

— Потрясающе, у меня свой шпион в тылу врага, — смеется.

— Не-а, — отрицательно качаю головой, — не обольщайся, я работаю на два фронта.

Чуть возмущенно толкает меня в плечо, но настроение у нее явно улучшилось. Чего, к сожалению, нельзя сказать обо мне. Пытаюсь на протяжении дня отвлечься от своих мрачных мыслей, и мне почти это удается. Ненормальная жизнь ненормального человека. Чего еще можно от нее ждать?

В конце рабочего дня меня