Когда не поздно простить - Сергей Кулаков

расходы, отчета требовать — никогда. Целиком ей доверял. Вообще, любил ее. По молодости мог и кофе в постель принести, была у него такая блажь. А когда Римма заболела и лежала в больнице, он чуть не дежурил возле нее, выгоняла силой.

Да, было у них хорошее, было. Много его было.

Устал, конечно, можно понять. Столько лет… А у него вес откуда взялся? Наел от нервов, это очень даже просто при такой работе. Давление, сердце слабое — давно на лекарствах. А она как-то привыкла: Толик и Толик. Вечный, всегда под рукой, и думать о нем не думала. А надо было думать. Кому, как не ей?

Домой пришла, Толик на кухне сидел. Завтракал: пил чай без ничего.

Тишка выбежал навстречу из кухни, не из спальни. Значит, с Толиком уже помирился.

Римма разделась, прошла в кухню, сопровождаемая взволнованным Тишкой. Села на стул.

Толик глянул исподлобья. Выдвинул плечо машинально. Как боксер перед дракой.

— Толя, — сказала Римма, — я тут подумала… А правда, не проходи ты эту комиссию? Ну ее…

Думая, что это какой-то подвох, он глянул на нее настороженно, — не поверил.

— Сколько можно рваться? — спросила Римма. — Пойдешь куда поспокойней, в депо или еще куда. У нас все есть, ремонт сделали… Дети выросли, столько не надо, как раньше. А тебе будет легче, здоровье поправишь. Хоть отдохнешь от этих своих рейсов.

— Не, — зашевелился Толик, — рановато.

Римма посмотрела на него с недоумением.

— Что рановато?

— Уходить рановато, — пояснил Толик. — На меня надеются. Замены нет, молодежь не тянет. Начальство просило. Я обещал, что хотя бы год еще отработаю. А может, и больше… Да и куда уходить теперь? Сашке доучиться надо. Дашке рожать, самим двоих тянуть им будет тяжело. Одни эти памперсы… сколько стоят?

— А комиссия? — спросила Римма.

— Пройду я комиссию, — отмахнулся Толик. — Не в первый раз. Прорвемся!

Римма удивленно и благодарно смотрела на него.

— Ты все-таки подумай…

— Думал уже! — усмехнулся Толик. — Не переживай. Все будет хорошо.

«Дура я дура, — подумала Римма. — Какая же дура…»

— Сейчас я блинчиков напеку, — вскочила она. — По-быстрому. Подождешь?

— Подожду…

Зазвонил телефон — домашний. Римма вышла в прихожую, взяла трубку. На определителе — незнакомый номер. Кто бы это мог быть, с утра пораньше?

— Римма? — послышался в трубке голос Виктора.

У нее привычно оледенело внутри. Будет денег просить. Ну, я тебе покажу — денег.

— Что надо? — спросила железным голосом.

— Маму в больницу забрали… — сказал Виктор. — Сознание потеряла.

— Что? — обмерла Римма. — Когда?

— Утром сегодня. Встала и упала в коридоре. Я скорую вызывал.

— Что с ней? — боясь самого страшного, спросила Римма.

— Врачи говорят, приступ был. Давление. Сердце… Она сейчас в реанимации, в сознании уже.

— А ты где?

— Здесь же, в больнице. Дали позвонить…

— Сейчас буду.

Толик уже стоял в коридоре, кивал головой: все понял. Римма в двух словах объяснила ситуацию.

— Я поеду, — говорила, одеваясь поспешно. — Потом блинчиков напеку.

— Да какие блинчики? — возмутился Толик. — Поезжай? Может, и мне с тобой?

— Пока одна. Она в реанимации, могут вообще не пустить. Ты уж тут сам, ладно?

— Ладно. Возьми такси…

— Ага.

В больницу Римма летела, себя не помня.

«Это потому, что я не позвонила, — билось в голове. — Строила обиды, а мать переживала. Как всегда… Довела себя до припадка. Как я могла не позвонить? И телефон еще выключила. Если с ней что случится, не прощу себе. Как я могла?! Как могла…»

Набрала по дороге Дашу.

— Бабушка в больнице, — сообщила без обиняков. — Витька говорит, приступ был.

— Что-то серьезное? — заволновалась Дашка.

— Не знаю. Надеюсь, обойдется.

— Я приду…

— Не надо. У тебя же работа. Я позвоню.

— Хорошо.

Виктор поджидал возле больницы. Стоял крючком, смотрел подслеповато. Старик стариком.

Римме стало стыдно за него, как всегда. Хорошо, хоть людей нет, не видят ее вместе с этим чучелом. Не мог внутри подождать, выскочил.

— Римма! — кинулся он к ней.

Римма увидела: слезы по щекам текут. Подумала, спьяну. Но запаха не было, и выглядел трезвым.

— Пошли, — распорядилась на ходу. — Где палата?

— Там…

В палату не пускали, но Римма упросила на минутку.

Вошла с опаской. Но мать была в сознании, и сразу увидела ее, просияла глазами.

— Мама, — бросилась к ней Римма. — Как ты…

Сразу перешла на шепот — вокруг лежали тяжелые. Возле матери стояла стойка с капельницей, прозрачная трубка тянулась к руке. Римма присела на край кровати, склонилась над матерью, взяла обеими руками за руку, поцеловала плача.

— Хорошо, Риммочка, — прошептала мать, стараясь отнять руку — стыдилась. — Уже хорошо. Не волнуйся. Не надо так плакать…

— Мама, прости меня, — еще тише, одними губами, просила Римма. — Это все из-за меня… Прости.

— Ну что, доченька, — возражала мать. — Это просто мой возраст. Ничего, обойдется. Не плачь…

— Мама, ну как же так?

— Ничего, Риммочка, ничего. Не надо плакать.

Постепенно Римма успокоилась. Поверила, что мать оправиться. Очень хотела поверить.

Надо было уходить, сестра уже стояла в дверях.

— Все будет хорошо, мама, — поднялась Римма, не в силах отойти от кровати, оторвать взгляд от родного лица. — Ты только не волнуйся.

— Все и так хорошо, — улыбнулась слабой, такой знакомой улыбкой мать. — Ты пришла — и хорошо…

— Выздоравливай!

Римма вышла в коридор, увидела у окна согнутую фигуру. Подошла, оглядываясь.

— Как она? — спросил Виктор почему-то шепотом.

— Кажется, ничего, — ответила Римма.

— Римма, — как-то странно глянул на нее Виктор, — если с мамой что-нибудь случится… Если она…

Он не договорил и заплакал, вытирая слезы ладонями, прячась в них, как маленький. Плечи его сжимались, он качал головой и шмыгал носом протяжно, словно задыхаясь.

— Что ты, Витя, — не зная, как это остановить, тронула его за плечо Римма. — Не надо. Люди…

Плечо было худое, подростковое: взрослый мальчик в поношенном пальтеце. И мальчик этот плакал так горько и откровенно, что Римма внезапно поняла: это ее брат, тот самый Витя, с которым они росли вместе и когда-то дружили. Ее брат, хочет она того или нет. И быть им вместе всю жизнь, и никуда от этого ей не деться.

— Я все для мамы… — говорил отрывисто Виктор, глядя по привычке в пол. — Я пить брошу! Уже бросил. Только чтобы она жива была.

— Тише, Витя, тише, — уговаривала его Римма. — Все будет хорошо, Успокойся. Пойдем, здесь долго нельзя…

— Я побуду, — ответил Виктор. — Посижу внизу. Может, что-нибудь понадобится.

— Ну, посиди, — согласилась Римма.

Она достала кошелек.

— Возьми, — протянула Виктору несколько купюр. — На всякий случай. Потом я все привезу.

— Римма, ты не думай, — горячо заговорил Виктор, принимая осторожно деньги, — я пить не