Дело смерти - Карина Халле

— Что ж, это полезно.

— Но нет, он не сказал прямо, что Клэйтон все еще здесь. Хотя я знаю, что видела. Я знаю, что это был он.

Теперь я начинаю видеть скептицизм на некоторых лицах, даже на лице Лорен.

О, черт, они мне не верят, да?

— Может, с Клэйтоном и правда что-то случилось, но им не разрешают об этом говорить, — предполагает Кристина. — Не значит, что он все еще здесь.

— Знаешь, кто бы точно не поверил тебе? — смеясь, говорит Патрик. — Клэйтон.

Несколько человек смеются вместе с ним, но я нет. Потому что это была та вещь, о которой все время говорил Клэйтон. Это было то, о чем он пытался меня предупредить.

— Что ж, я рада, что с тобой все в порядке, — говорит Лорен, подталкивая меня плечом, пока все остальные возвращаются к своим местам у камина. — Я правда за тебя волновалась.

— Кинкейд сказал, что заходил и говорил со всеми вами, сказал, где я.

Ее улыбка становится напряженной.

— Это не значит, что я не волновалась. Я до сих пор придерживаюсь своего мнения. Он пользуется тобой.

Гнев пронзает меня, стремительный, как лесной пожар.

— Почему ты так негативна? Ты всегда шутила о том, что мы будем вместе.

— Это всегда и была шутка, Сидни. Он находится в позиции власти. Он твой чертов психолог. — Она понижает голос, оглядываясь. — Ты его пациентка. И у тебя проблемы с психическим здоровьем, мы все это знаем. Он точно знает, как работает твой мозг, как им управлять, как манипулировать. Это систематическое злоупотребление властью, и это отвратительно.

Я даже не знаю, что на это сказать, потому что большая часть из сказанного ею верна. Но он не использует меня. Я знаю, что нет.

Но ворчу и прохожу мимо нее, направляясь в свою комнату, чтобы снять мокрую одежду.

Закрываю дверь, переодеваюсь в красный свитер и джинсы, затем сажусь на кровать и пытаюсь сделать несколько дыхательных упражнений. Теперь, когда я вдали от лодки и Кинкейда, вдали от Эверли, вдали от занятий, которые были отменены из-за шторма, я наконец могу думать.

И когда думаю, я чувствую потребность вытащить те коробки, которые затолкала в дальний угол сознания.

«Нет», — думаю я, мысленно протягиваясь к ним. — «Оставайся сосредоточена на настоящем».

Но, поскольку Кинкейда нет рядом, фокусировать свое внимание на нем, я не могу.

Я начинаю вытаскивать их и разворачивать.

Первая коробка — та, что была так недавно запакована, подаренная мне Лорен всего несколько мгновений назад.

Манипулирует ли мной Кинкейд? Обладая глубокими знаниями обо мне и моим незнанием его, способен ли он добиваться своего, делая вид, что это моя идея? Он уже доказал, что он лжец. Является ли он также и газлайтером?

«На его ботинках была кровь», — думаю я, разворачивая другую коробку. — «На его ботинках была кровь. Чья это была кровь? Клэйтона? Это он застрелил его? Он умеет обращаться с ружьем. Мы в Канаде; это не распространенный навык здесь».

Что они делают с Клэйтоном? Его грудь была рассечена. Его лицо было залито кровью. Они вскрыли ему и голову? Майкл говорил, что они хотели изучить мой мозг, выяснить, в чем моя «проблема». «Посмотреть, сможем ли мы ее исправить», — сказал он. Но Кинкейд настаивал, что они просто подключат электроды. А что, если это не так? Что, если Кинкейд знал это?

Открылась еще одна коробка.

Затем еще одна.

Что, если «Мадрона» привезла меня сюда, потому что знала, что у меня ничего нет? Затем, в качестве предохранителя, они решили, что я должна потерять стипендию. Вот что беспокоило меня раньше, вертелось на кончике языка. Что, если это они позвонили декану, наговорили лжи, лишили меня стипендии? Я не должна была потерять ее из-за вирусного видео, в котором меня явно подставили.

Боже мой, что, если они зашли так далеко, рассказали все дочери профессора Эдвардса, приведя все в движение?

Я прижимаю ладони к вискам, мой мозг кажется вот-вот взорвется. Это слишком. Я стараюсь держаться подальше от теорий заговора, но все здесь ощущается как он.

И коробки не перестают распаковываться. Из них высыпаются монстры в виде гниющих волков и медведей, визжащих козлят, прижимает меня к земле мицелий в лесу, абориген, принявший меня за Эверли, раскопанная могила, Амани, кружащаяся в снегу, мертвая девушка в душе, шепчущие деревья, говорящие мне, что я дома.

Нет. Это не мой дом. Это никогда не будет моим домом.

Я встаю. Не могу оставаться здесь. Я знаю, что сказал Кинкейд, но не могу ему доверять. До тех пор, пока он не посадит меня на тот самолет и не нарушит все свои договоры.

И я не из тех, кто может просто сидеть сложа руки, ждать и отдавать весь контроль в чужие руки.

Что, если Кинкейд так и не отправил запросы авиакомпаниям?

«Даже не думай об этом», — говорю я себе, но не могу сдержаться.

Кажется, поселение сейчас смотрит внутрь себя, наблюдая, как я борюсь за свободу действий.

И ему это не нравится.

Я хватаю свой дождевик, надеваю его, беру наполовину полную бутылку воды и кладу ее в карман вместе с кошельком и паспортом, затем сбегаю вниз по лестнице.

— Куда ты идешь? — спрашивает Мунавар, но он не следует за мной.

Никто не следует за мной.

Я выскальзываю за дверь и начинаю идти по тропе. Ветер сильный, но дождь пока прекратился, и я иду быстро. Прохожу мимо лаборатории и северного общежития, пока не выхожу на лесовозную дорогу, а затем начинаю идти на восток. Опускаю голову, защищаясь от ветра, стараясь не отвлекаться на лес. Я чувствую его притяжение, деревья раскачиваются в порывах, шепчут мое имя, но я сосредотачиваюсь на том, чтобы ставить одну ногу перед другой.

Вот как сбегают. Вот как добираются куда угодно — шаг за шагом.

У меня нет особого плана, но это лучше, чем сидеть в своей комнате и ждать, пока Кинкейд что-то предпримет. Я знаю, что в конце концов дорога раздвоится. Если я сверну направо, приду к полуострову и тем… медведям.

Если же я сверну налево, на ту дорогу, что вьется вверх по склону горы, она приведет меня в лагерь номер девять. Ближайшие соседи всего в шестнадцати километрах вверх по дороге, как бы долго ни идти. Помогут ли мне в лесозаготовительном лагере? Возможно. Возможно, там есть связь, и у них есть телефоны. Может, у них