Дело смерти - Карина Халле

И она лгала прямо в лицо всем.

— Ты можешь сказать мне что-нибудь о Клэйтоне? — умоляю я Кинкейда, прежде чем он уйдет. — Он еще жив?

Он замедляется.

— Я не уверен.

— Они… они забрали его для тестов? Они забрали его, потому что он был плохим? Потому что его никто не будет искать?

Не поэтому ли я тоже здесь?

Потому что они хотят провести опыты надо мной? Потому что меня никто не будет искать, если я исчезну? Это был их план с самого начала?

Были ли эти сеансы способом доказать мою ценность для того, чтобы остаться в живых?

Я доказала свою ценность?

Но я не произношу эти последние вопросы вслух. Я слишком боюсь ответа.

И Кинкейд ничего не говорит. Выражение его лица, стальной оттенок его глаз говорят, что ему не позволено.

Он уходит, закрывая за собой дверь каюты, чтобы дать мне уединение, и я несколько минут смотрю на чай, потерянная в мыслях, которые не имеют никакого смысла, подавленная нарастающим чувством страха.

Кажется, я права.

Кажется, они выбрали меня, потому что я была сломлена и одинока, и они хотели посмотреть, разрушусь ли я окончательно или меня можно будет спасти.

Сколько раз Кинкейд говорил, что хочет меня спасти?

Что он должен защищать меня?

Это было не для того, чтобы защитить меня от самой себя, не совсем так. Это было еще и для того, чтобы защитить меня от них. Должно быть, для них стало счастливой случайностью то, что я потеряла стипендию — никто бы вообще не заметил, если бы я никогда не вернулась домой.

Что-то застревает в моих мыслях, колючее беспокойство, но когда я пытаюсь сосредоточиться на этом, оно ускользает. Кажется, если я слишком сильно пытаюсь о чем-то думать, все просто распадается.

Я медленно одеваюсь, глубоко дыша, чтобы сдержать нарастающий ужас. Лодка продолжает раскачиваться, волны теперь бьются чуть сильнее, а на палубе веревки начинают биться о мачту.

Шторм приближается.

После того как оделась, я выхожу из каюты, замирая в дверном проеме при виде Кинкейда, сидящего за штурманским столом и смотрящего на что-то в своей руке, что он быстро убирает. Он откашливается и выпрямляется.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он.

— А ты как думаешь? Так, будто меня накачали наркотиками. Так, будто я схожу с ума от кучи лжи, которую мне все продолжают нести. Так, будто если я пробуду здесь еще минуту, в следующий раз на том дереве буду я, и в меня будут стрелять, и тащить черт знает куда. — Мое сердце начинает учащенно биться от гнева, от чего меня начинает трясти, и мне приходится опереться о дверной косяк.

Кинкейд за несколько секунд пересекает лодку, поддерживая меня.

— Не говори глупостей, Сид. Не теряй здравый смысл, это просто действие препарата. Смотри, приближается шторм. Тебе сегодня некуда идти. Ты можешь просто остаться здесь и расслабиться. Ты в безопасности. Я серьезно, — он делает паузу. — Это у меня есть ружье, и осталось много патронов, — шутит он.

Я осторожно киваю.

— Знаю. Но я хочу, чтобы Эверли знала о моих намерениях. Я хочу, чтобы она сама сказала, что мне можно уехать. Мне нужно услышать это от нее.

— Хорошо, — говорит он, наклоняясь ко мне. — Мы можем сделать это прямо сейчас, если тебе от этого станет легче. Я дам ей знать, что уезжаю с тобой.

— Ей это не понравится, — тихо говорю я.

— Вероятно, нет.

— Она ревнует, знаешь. Она ревнует ко мне, думаю. Или, может, к тебе.

Он слабо улыбается.

— Это я тоже знаю.

— Но она замужем.

— Скажем так, они не очень счастливы в браке, — сообщает он мне. — Есть причина, по которой Майкл редко бывает здесь. Но развод — дорогое удовольствие, и им обоим есть что терять. Иногда им проще закрывать на все глаза. В другие дни… Майкл любит делать мою жизнь адом, насколько это возможно.

Осознание этой мелкой драмы, того, что Эверли не так идеальна, как кажется, заставляет меня почувствовать себя немного лучше, даже если это означает, что Майкл точит зуб на Кинкейда.

И все же я должна спросить.

— Ты с ней когда-нибудь, эм… спал?

— Боже, нет, — говорит он, морща нос. — Эверли, конечно, красива, но она змея. И не в хорошем смысле.

— Но она пыталась.

Он смеется.

— Да. Она пыталась. Но хватит об этом. Знай лишь то, что какое-то время все было ужасным бардаком. — Я смотрю на него, и его лицо мрачнеет, смешок замирает на его губах. Глаза темнеют. Затем он снова откашливается и кивает мне. — Пойдем?

Он ведет меня к двери, и как только открывает ее, холодный влажный ветер откидывает мои волосы назад. Он помогает мне подняться по ступенькам и выйти из лодки. Причал мокрый и скользкий, и мне приходится опираться на Кинкейда, чтобы сохранять равновесие, но хотя бы дождя нет.

Мы поднимаемся по трапу и направляемся к северному общежитию. Я никогда не осознавала, что у Эверли здесь вообще есть кабинет, и даже в противоположном конце от офиса Кинкейда.

— Ты знаешь, здесь ли она? — шепчу я ему.

Он кивает и поднимает руку, чтобы постучать, когда дверь открывается и на пороге появляется доктор Джанет. Кажется, я не видела ее очень давно.

— Здравствуйте, — говорю я ей, гадая, невинна ли она во всем этом или это она работает над Клэйтоном, тестируя на нем их препараты.

Ее глаза округляются, и она отступает от меня, пятясь обратно в кабинет Эверли.

— А, это же Сидни Деник, — говорит Эверли через чур бодрым голосом, поднимаясь с кресла. — Джанет, ты уже познакомилась с Сидни? Вроде нет.

Джанет напряженно улыбается мне и качает головой.

— Нет. Кажется, ты была в классе, когда у меня был один из, эм…

— Эпизодов, — подсказывает Эверли. — Один из твоих эпизодов. Все в порядке, Джанет, ты здесь среди друзей. Если что, Сидни очень похожа на тебя. У нее тоже бывают эти эпизоды, некоторые из которых включают попытки напасть на меня, но это ведь лучше, чем просто разрыдаться посреди урока, не так ли?

— Эверли, — резко обрывает ее Кинкейд.

— Потише, Уэс, — говорит Эверли, потирая виски. — Из-за атмосферного давления от надвигающегося шторма моя голова скоро взорвется. Итак, что вам нужно? Джанет, ты свободна. Иди. — Она отмахивается от нее пренебрежительным взмахом руки.

Боже, Эверли всегда была такой? Ослепляла меня своей