Клятва ненависти - Лайла Джеймс

Мое существование стало единым целым с черным жеребцом. Его копыта грохотали по грязи, и мое сердце бешено колотилось в бешеном темпе Цербера.

Не было страха.

Не было вины.

Нет было бремени.

Только прохладный ветерок в моих волосах, тепло Цербера, и я ничего подобного не чувствовала. Он забрал меня от моих грехов и прекрасной иллюзии, которая была моим спасением.

Прогремел гром, и небо разверзлось, бушуя. Дождь хлестал по нам, яростный и жестокий. Дождь промочил мое белое платье, зубы стучали, холод просачивался сквозь кости. Но мне было все равно.

Я распласталась на спине коня, сжимая его бока бедрами.

Цербер мчался быстрее, и тут я поняла…

Чувство оцепенения и пустоты на самом деле не было пустотой внутри. Люди так привыкли гоняться за счастьем, и оно нам нравится, его приятная и мягкая тяжесть, которая обволакивает нас. Счастье окутывает нас своим теплом. Поскольку это так знакомо, мы никогда не замечаем его тяжести, пока оно не исчезнет. Когда счастье заменяется чем-то другим, это дает нам иллюзию, что успокаивающая тяжесть исчезла. Так что теперь… мы невесомы. Опустошенные.

Но я никогда не была по-настоящему опустошенной... Я просто была полна всяких неправильных вещей.

И я заставила себя оцепенеть. Чтобы не чувствовать, как неправильно я чувствовала себя внутри.

Так было до сих пор, на спине Цербера, когда он бежал на свободе и дикости…

Наконец-то я почувствовала вкус свободы.

И это был чистый экстаз.

ГЛАВА 24

Киллиан

Ее пальцы сжимали струны, словно любовная ласка, ее смычок играл на каждом аккорде с нежным безумием. Ее серые глаза не отрывались от моих, и это убило меня.

Джулианна играла на виолончели с такой меланхолией, каждая нота попадала в другую мелодию, пока она не сочинила песню о безумной, уродливой любви – такой красивой и сладкой, но жестокой и болезненной.

Два потерянных любовника сталкиваются вместе с испорченными воспоминаниями и слишком большой горечью.

Это было жестоко и преследующе. Так чертовски красиво…

Мои пальцы сжались вокруг стакана с виски при воспоминании.

Джулианна больше не была призраком из моего прошлого, но все же… она преследовала меня днем и ночью.

Прошла неделя с той ночи, когда ее правда вышла наружу, а у меня все еще не было сил взглянуть в лицо предательству. Знать, что хотя она была женщиной, которую я оплакивал, она также была причиной моего полумертвого сердца.

Как я мог быть счастлив, что она жива и дышит, и забыть о последних трех годах страданий и чистой муки, когда я оплакивал ее предполагаемую смерть?

Это была горькая пилюля, и я не знал, как от этого избавиться. От такого жестокого обмана. Джулианна все равно получила то, что хотела.

Она хотела, чтобы я ушел, я ушел.

Она хотела, чтобы я возненавидел ее — я возненавидел с такой жестокой страстью.

Джулианна думала, что, разрушая собственную жизнь, свою историю любви, она как бы каялась в своих грехах. Это как-то облегчило бы вину за смерть ее сестры.

Я догадался, что это вина выжившего.

Ненависть к себе.

Самоуничтожение.

Самоосуждение.

Однако ее рассуждения были сильно ошибочны.

Это уже не имело значения. Было уже слишком поздно. Джулианна и я потеряли три года, и у нас никогда не будет шанса прожить эти годы снова.

Хотя время было каким-то бесконечным, мы были просто людьми. Мы не могли вернуться в прошлое, изменить прошлое, пережить мгновение...

То, что было потеряно в прошлом, ушло. Наша история любви была именно такой. Потерянная в прошлом.

Снова гром прогремел в небе. Последние два часа шел сильный дождь, что свидетельствовало о надвигающейся буре. Дождь громко барабанил в мои запотевшие окна, а сквозь тяжелые темные тучи ударяла молния. Проверив прогноз погоды два дня назад, Сэмюэл сказал мне, что надвигается буря.

Я решил, что она наконец-то наступила.

Я должен был проверить Цербера этим утром. Хоть он и был упрямым и бесстрашным конем — сварливее большинства жеребцов — он точно не любил бури. Он, должно быть, чувствовал, что это приближается. Его чувства были очень острыми.

Но присутствие Цербера слишком напоминало мне Рагну. Живой образ Джулианны, плачущей и умоляющей меня не забирать ее кобылу, пронесся в моем измученном мозгу. Чувство вины грызло меня, но я зажмурил глаза, прогоняя воспоминание прочь.

Джулианна хотела причинить боль … она отчаянно хотела искупить свои грехи. Ну, я сделал это чертовски легким для нее.

Выплеснув остатки виски себе в горло, я грохнул пустой стакан на журнальный столик. Я должен был перестать думать о своей жене.

Ее серые глаза.

Ее полные губы, которые просили, чтобы их поцеловали.

Пришлось перестать думать о том, как сильно я хотел сосать и кусать ее нежную челюсть и тонкую шею, оставлять свои следы… и раскрашивать ее бледную кожу своими синяками.

Пришлось перестать хотеть ее — нуждаться в ней.

Мой член запульсировал при этой мысли, и я поерзал на стуле. Проклятье.

Мертвая или живая, Джулианна трахала меня с головой.

Я сжал кулаки и откинул голову на спинку стула, глядя в потолок. Она слишком сильно контролировала меня, и в этом была проблема.

Любовь сделала меня слабым.

Слабым для нее.

Должно быть, я задремал, потому что следующее, что я помню, это то, что я проснулся от того, что кулаки стучали в мою дверь. Неистово. 

— Дверь открыта. Заходи, — ответил я хрипло. Это должен был быть Самуэль. В любом случае, он был единственным, кого пускали в мою комнату.

Пока я был на острове, Самуэль держал меня в курсе событий внешнего мира. Здоровье моего отца и наш бизнес, и это лишь некоторые из них.

Мой ассистент присылал мне подробные электронные письма каждый день, а Самуэль давал мне краткое изложение вещей. Но он уже сделал это на сегодня, сегодня утром, пока я завтракал.

Итак, что же было так срочно сейчас?

Дверь с грохотом распахнулась, и я рванулся вперед на своем стуле. 

— Что за херня…

Это был не Самуэль, ладно.

Это была Мирай, внучка Эмили. Она ворвалась в мою комнату, тяжело вздымаясь, и в ее глазах была паника.

— Джулианна, — выдохнула она.

Мое тело напряглось при ее имени. 

— Что?

Мирай сглотнула, ее дрожащие руки прижаты к груди. Бедняжка выглядела совершенно обезумевшей, и у меня свело живот. 

— В чем дело? Что случилось с Джулианной? — Я рванулся вперед, отталкивая стул, чтобы встать. Я возвышался над девушкой. — У нее был еще один приступ? Я позаботился о том, чтобы переселить Рани на две комнаты ниже ее. Я говорил тебе это на прошлой неделе.

Рани была главным врачом, всегда присутствующим на острове Роза-Мария. Но она жила на противоположной стороне замка, слишком далеко от Джулианны — на всякий случай. После припадка на прошлой неделе