Он. Она. Другая - Лия Султан

и имя — “Рузанна”. Красивое, поняла, что уйгурское. Короткого взгляда на Наримана хватило, чтобы понять, что этот звонок застал его врасплох. Он сбрасывает его и сразу же переключает радиостанцию.

— Если это срочно, не смотри на меня, поговори.

— Нет, это может подождать. Перезвоню потом. Не бери в голову.

Интересно, это сестра или родственница? Он рассказал, что из большой семьи. так что не удивлюсь, если угадала.

В моем дворе Нариман снова паркуется на то же место, что и вчера. Он вытаскивает ключи из замка зажигания и внутри становится темно и тихо. Я же сижу, вжавшись в спинку мягкого кресла и сложив руки на коленях. Жду. Немножко дрожу. Предвкушаю.

— Спасибо за прекрасный вечер, — шепотом благодарю мужчину. — Мне было очень хорошо.

— И мне, — развернувшись корпусом ко мне, он смотрит на меня так, будто заглядывает вглубь. — Никогда мне не было так легко и хорошо, как с тобой, Сабина.

Нервно сглатываю, услышав его признание — такое искреннее и откровенное, что дрожь моя только усиливается. А когда Нариман снова берет меня за руку и притягивает к себе, я уже забываю обо всем на свете и отдаюсь долгому, прощальному и горячему поцелую. Одна ладонь на моем лице, другая спускается вниз и проскальзывает под распахнутый плащ. От того, как рука этого мужчины сжимает кожу на талии, из груди вырывается стон. Вот значит, каково это — быть желанной…

Глава 13. Что с нами?

Таир

Что мне нравится в работе в европейском офисе, так это четкое разграничение обязанностей, которое позволяет соблюдать установленный график. В Казахстане объем работы гораздо больше, чем здесь, а в Европе все функции сужены и каждый отвечает за свой участок. Именно поэтому в Будапеште я освобождаюсь пораньше и сразу еду домой.

Вечером у нас два варианта: либо Эля готовит что-то на ужин, либо мы выходим поесть куда-то и заодно погулять. В последнее время стараемся делать это чаще из-за теплой погоды, гиперактивности сына и Элиного напряжения. Я стараюсь ее понять, ведь именно я выдернул ее из привычной среды в родном городе и привез в другую страну. Пока я работаю, она сидит дома с нашим маленьким непоседой, у которого в два с половиной не закрывается рот, как и моей дочери когда-то. Она с ним один на один, без тети, которая ей помогала, и без подруг, с которыми она могла бы развеяться. Новых в силу языкового барьера она еще не завела.

Один раз на выходные мы взяли машину и поехали посмотреть Вену. Поездка вышла на четыре с минусом, потому что Алана по дороге укачало, потом он капризничал и уже ближе к городу заснул. После мы решили полететь на самолете в Париж. С этим справились лучше, но путешествовать с маленьким ребенком очень сложно.

Эля не оставила в покое свою идею забеременеть. Я, как и обещал, нашел для нее частную клинику, где есть врачи, говорящие по-английски. Через коллег я вышел на местную няню, которая могла бы посидеть с ребенком, пока Эля будет у врача. В первый раз она вернулась оттуда воодушевленная и веселая, заверила, что ей все понравилось. Но уже в процессе обследования она приуныла, а сегодня позвонила мне в слезах прямо на работу. Я жутко испугался, услышав в трубке ее всхлипывания. Кое-как успокоил, сказал, что дома поговорим спокойно.

И вот я здесь, стою перед нашей дверью, жду, когда откроет. Переступив порог, понимаю по ее опухшим глазам и раскрасневшемуся носу, что плакала. Жена сразу же бросается меня обнимать, и не в силах сдержать слез, трясется в моих руках, как осиновый лист.

— Малыш, малыш, — гладя по волосам и спине, зову ее я. — Ну что случилось?

— Пришли мои анализы, — задыхаясь, проговаривает она. — У меня проблемы. Поэтому беременность не наступает.

— Что за проблемы? Пойдем, расскажешь мне спокойно. Где Алан?

— Играет в машинки.

— Хорошо, идем.

Веду ее на кухню, усаживаю на стул, а сам падаю напротив. Тянусь через стол к ее рукам и сжимаю дрожащие пальцы.

— Есть такой анализ АМГ. Антимюллеров гормон. Он показывает овариальный резерв женщины, — Эля сыплет терминами, в которых я ничего не понимаю. Просто в нашей культуре мужчине не принято подобно знать или расспрашивать жену о ее болячках, потому что это считается интимной, запретной темой. Но Эль сейчас так уязвима и подавлена, что я даю ей возможность выговорится.

— И что это значит? — спрашиваю осторожно.

— Если показатель этого гормона низкий, то в яичниках отсутствуют яйцеклетки, способные к зачатию. Значит, шансы забеременеть невысоки, потому что у меня, — нижняя губа жены трясется, в глазах блестят слезы, — у меня низкий.

— Эль, — еще сильнее сжимаю ладони.

— Там очень мало фолликул. Можно попробовать забеременеть самостоятельно, но маловероятно. И тогда только ЭКО.

— Давай пытаться самостоятельно, пока есть возможность.

Эля роняет голову на стол и плачет навзрыд. Встаю из-за стола, огибаю его и поднимаю любимую на ноги.

— Все, все, моя хорошая. Это же не конец света, — стираю ладонями ее слезы. — У нас есть Алан. Почему ты зациклилась на этой теме?

— Но я хочу родить тебе дочку, — глотая слезы, шепчет Эль.

— У меня уже есть дочка, — от мысли о Нафисе больно колет внутри. Я скучаю по ней и чувствую, что с каждым днем она отдаляется. — Не надо делать это только ради меня.

— Ты не понимаешь. Я хочу нашу дочку — твою и мою, чтобы была похожа на нас обоих, чтобы была папиной дочкой.

Это уже не первый раз, когда Эль выходит из себя и скатывается в истерику. Я не узнаю ее, но вижу, как моей девочке больно. Проблема в том, что я не могу разделить ее рвение родить второго. Тем более, пока мы живем за границей.

— Давай попытаемся самостоятельно, пока находимся здесь. Когда вернемся в Алматы, сходим к нашим врачам, послушаем, что они скажут.

— Понимаешь, с такими показателями нельзя терять время, а вдруг в следующем году он будет еще ниже.

— Ты сейчас говоришь на эмоциях. Просто успокойся и подумай, не спеша, Эль. Ты же сказала: “Можно попытаться”. Ну так давай. Просто ты пойми, что сейчас нам будет сложно провести процедуру здесь, в чужой стране. В Алматы у тебя тетя, которая тебе поможет. Алан может побыть у бабушки, пока ты будешь бегать по врачам. А здесь ты одна. И потом здесь это все равно стоит дороже.

Она отстраняется и недоуменно смотрит на меня.

— Тебе денег жалко?

— Нееет,