Король клетки - Мила Кейн

голову на подушку и закрыл глаза. Почему семья Де Санктис была здесь, если Джада бросила меня? Что произошло в холодильнике? Я помнил ощущение холода и то, как кровь, казалось, вытекала из меня, как из туши перед разделкой. Но больше ничего.

Я задремал, охваченный усталостью. Снов не было, только теплая темнота и нежная песня.

И в волшебстве весеннего прилива луна привела ко мне шелки.

Когда я снова проснулся, за окном была ночь. Большая бледная луна светила сквозь жалюзи, освещая мою кровать и спящую рядом с ней женщину. Ее темные волосы лежали на плечах, как одеяло, а ресницы веером рассыпались по щекам. Между густых бровей залегла морщинка от беспокойства, которую я хотел прогнать.

Джада была здесь.

Я поднял руку и положил на ее ладонь. Ее пальцы были такими тонкими и изящными — полная противоположность моим. Прикосновение заставило ее вздрогнуть и проснуться, несмотря на мои попытки быть нежным.

Она подняла голову и зевнула, тонкие мышцы ее горла напряглись, привлекая мой взгляд.

Она потерла рот и села, вытянув руки над головой, из-за чего ее грудь прижалась к обтягивающей футболке. На ней были очки. Я и не подозревал, что моя сексуальная жена может выглядеть так чертовски очаровательно.

Она огляделась в поисках того, что ее разбудило, а затем опустила взгляд и испуганно дернулась, когда заметила мою руку на своей.

Ее глаза метнулись ко мне, и я криво усмехнулся.

— Ты снова проснулся! Я пропустила это раньше, — пробормотала она и подалась вперед, прикладывая тыльную сторону ладони к моему лбу, проверяя, нет ли температуры. — Док сомневался, нужны ли тебе антибиотики и не занеслась ли инфекция в раны на спине.

— Что произошло? Твой брат был готов убить меня, — сказал я.

Лицо Джады помрачнело.

— Он смирился.

— И передумал меня убивать? Приятно слышать, но что его остановило?

— Я должна позвать Дока, — пробормотала она, избегая моего взгляда.

Я схватил ее за запястье, прежде чем она успела убежать.

— Почему он не убил меня, Джада?

Она посмотрела на меня.

— Я попросила его не делать этого.

— Ты была там, малышка? Ты пришла спасти меня?

Моя грудь сжалась от блеска в ее темных глазах. Беспокойство, вина и гнев. За меня. Это был густой бальзам, заполняющий те места внутри меня, которые с годами становились все шире. Всю жизнь я был разочарованием и тем, кто никому по-настоящему не был нужен.

Теперь я был нужен ей. Она верила в меня. Она хотела меня.

Теперь я был пуленепробиваемым.

— Ну, это моя вина, что ты оказался там, — заметила она, пытаясь обуздать свои эмоции.

Моей девочке нелегко было открыться.

— Технически, если бы я не украл тебя и не женился на тебе, думаю, я бы никогда не оказался там. — Я отпустил ее запястье и переплел пальцы с ее.

— Да, ну, технически, наверное, ты бы лучше справился с Элио, если бы не получил двадцать ударов плетью. Так что это моя вина, — начала она.

Я не мог этого допустить. Я протянул руку и схватил ее за подбородок, наклоняя лицо вперед, так что у нее не было выбора, кроме как смотреть на меня.

— Не смей винить себя за хреновые поступки других людей. Никогда. Поняла?

Она медленно кивнула.

Я вздохнул и провел большим пальцем по ее челюсти.

— И, чтобы внести ясность, я ни в чем тебя не виню. Я не думаю, что ты слишком громкая, или всезнайка, или что тебя слишком много, черт возьми.

Она с трудом сглотнула.

— И… ты любишь меня. — Ее темные глаза впились в мои.

— Ты ведь знаешь, что результаты полиграфа ненадежны?

Она склонила голову набок.

— Правда?

— Не проверяй, просто поверь мне на слово… — Я криво улыбнулся ей, и мое сердце сжалось, когда она улыбнулась в ответ. — Я же говорил, что ты питаешь ко мне слабость, шелки, я знал это.

— Ну и кто теперь всезнайка? — пробормотала она и убрала мои волосы со лба.

Я поймал ее за руку, прежде чем она успела отодвинуться.

— Я хочу знать одну вещь.

Моя спина горела как в огне, и, возможно, пришло время обновить дозу морфина, но именно ее следующие слова могли спасти или сломать меня.

— Ты все еще моя жена?

Она моргнула. Мягкий румянец окрасил ее золотистые щеки.

— Скажи мне. Я большой мальчик. Я выдержу.

Она ухмыльнулась, воспользовавшись моим подшучиванием, чтобы снять напряжение.

— Правда?

— Нет, я лгу, но все равно скажи мне.

Она глубоко вздохнула.

— Я не знаю, что сказать, — призналась она.

Мое сердце упало.

Джада подняла руку и пошевелила пальцами. На ее руке блеснуло золото. Кладдахское кольцо моей бабушки все еще плотно сидело на ее безымянном пальце. Я взял ее руку и поднес к губам, целуя простой ободок. Доказательство того, что эта женщина не избавилась от меня, как только представилась такая возможность.

— Мне нужно позвать врача, чтобы он осмотрел тебя.

— Через минуту, — твердо сказал я ей и схватил за руку, чтобы притянуть ближе. Это было похоже на вытягивание извивающейся рыбы. — Сначала я должен поцеловать свою жену.

— Брэн! Ты слишком ранен, чтобы таскать меня на себе. Серьезно, если швы разойдутся, я буду очень зла.

— Тогда поцелуй меня, шелки, и я обещаю не двигаться, — сказал я и перестал тянуть ее.

Джада издала многострадальный вздох, но придвинулась ближе.

— Откинься на спину, — приказала она, дернув головой в сторону подушки позади меня.

— Как пожелаешь, малышка. — Я хмыкнул, осторожно опускаясь обратно на кровать.

Она наклонилась вперед и нерешительно обхватила ладонями мои щеки.

— Ты была там, — пробормотал я, вспомнив прикосновение ее рук на своем лице. Внезапное тепло после холода и тихое пение. — Я помню.

— Не вспоминай слишком много. Некоторые дни лучше забыть, — тихо сказала она и наклонилась ко мне, оставляя поцелуй на моих губах. Он был нежным, целомудренным и совершенно разрушительным.

— Я не хочу забывать ни секунды о тебе, шелки, даже если это причиняет боль, — признался я, губы коснулись ее, прежде чем она снова поцеловала меня.

Когда она отстранилась, ее взгляд упал на мою грудь. Больничный халат был распахнут, из него торчали провода. Джада провела пальцами по черным линиям татуировки огам, над сердцем.

— Это о твоей маме, да? Плач, — пробормотала она.

Я кивнул.

— Ты не представляешь, как больно быть забытым, шелки. Да, это тату для нее. Моя живая элегия для женщины, которую я знал… но которая больше не знает меня.

Она пристально смотрела на меня. В этом взгляде