Особенности преддипломной практики - Анна Азарцева

На столике рядом с изголовьем уже стояла большая чашка ароматного чая, рядом лежал поднос с несколькими пирожками и сахарницей. Мэльст тут же взял чашку и провел над ней ладонью. С его пальцев в жидкость упали две искры, мигом осветив чашку короткой зеленой вспышкой.

— Пей, — он протянул мне чай и я с подозрением глянула сначала на ильфарийца, затем на то, что он мне предлагал. — Пей, я просто добавил немного отрезвителя.

С осторожностью взяла горячую кружку в руки, наблюдая за тем, как ушастый умело проверяет мою опухшую конечность.

— А вы всех иномирян на руках носите и больные ноги им лечите? Мы же вроде низшая раса для вас? — я куснула пирожок и порадовалась, что начинкой в нем были рис с яйцом. Хотя бы не обляпаюсь вареньем, как за завтраком.

— Нет, — Мэльст сосредоточился на том, чтобы повторно прощупать мою щиколотку, — Обычно мы проходим мимо, если кому-то из манхла нужна помощь. Кто вы такие, чтобы мы снизошли до внимания к вам?

Я помнила, что такое манхло по ильфарийски. Отбросы общества, шваль, мерзость, отморозки. Матерный ильфарийский словарь был в нашем университете гораздо популярнее лингвистического.

От такой равнодушной отповеди я даже забыла есть и пить. Кружка, казалось, заледенела в моих руках, а пирожок превратился в камень.

— Что?

Мэльст, казалось, меня не слышал. Он нажал на самое больное место и я тут же взвыла.

— Если это месть за мой вопрос....

Он искоса глянул:

— Я уже понял, что тебе пить нельзя, ириль.

Я прикусила язык, а ильфариец продолжил:

— Немножко потерпи, сейчас будет боль... — и, по-новому перехватив ступню, чуть дернул пальцами. Казалось, что в моей голове взорвалась новая вселенная и я коротко вскрикнула. Мать моя королева! В глазах заискрило белым, выступили непроизвольные слезы. Ногу словно разорвало напополам, сухожилия оторвались от мышц, а кости в один момент перемололись в труху!

Но, на удивление, боль тут же прошла, словно и не бывало.

— Ну что? — Мэльст довольно усмехнулся, поднимаясь с колен, — Как теперь чувствует себя представитель низшей расы?

— Решаю, что мне приятней — внимание высокородных или их безразличие, — хмуро ответила, не зная, как реагировать на его слова и действия.

Мэльст как-то странно посмотрел на меня с высоты своего роста. Не то угрожающе, не то думая что-то свое, о чем мне не собирался говорить.

— Что ж, я с удовольствием помогу тебе с этим определиться! — и не давая мне ответить на такое двусмысленное замечание, перевел тему, — Я влил в твою щиколотку три искры, поэтому утром она должна быть в порядке. Но постарайся ночью максимально ее беречь. Никуда не ходить, лучше всего даже не вставать с постели.

— А в туалет? — опешила я, — И мне же еще умыться надо. И раздеть... — и тут же прикусила язык, представив во всей полноте картину, как Мэльст снимает с меня платье. А под ним ведь корсет, который... Щеки мигом обожгло жаром, пальцы вдруг мелко задрожали.

От ильфарийца это не укрылось и он на миг коротко улыбнулся.

— Хотя, не надо! — я даже выставила вперед руки, запрещая ушастому ко мне приближаться, — Ничего страшного, если я посплю в платье.

— И в корсете? — он хитро блеснул глазами.

— Это даже полезно для осанки!

Я быстро дожевала пирожок, запила остатками чая и улеглась в кровать, укутываясь в одеяло с головой.

— Благодарю за помощь! Я сплю! — и закрыла глаза, чтобы не видеть сногсшибательную всепонимающую усмешку на красивенных губах эльфа.

Он чуть постоял рядом, его тень падала на мое лицо. Затем развернулся и направился к двери.

— Да, кстати, — вспомнила я, — Как там высочество?

— В порядке, — интонация Мэльста показалась мне вдруг неожиданно мрачной, — Жить будет, утром проснется.

— Что не может не радовать!

Но Валосирель все еще стоял в проеме комнаты, как будто ожидая следующего вопроса.

— Ах, да! Вы же не объяснили про несчастную женщину?

— Спи, ириль, — хм, а теперь в его голосе вновь появилась улыбка, — Позже скажу, когда готова будешь.

Когда окончательно протрезвею, что ли? Я широко зевнула и поглубже закуталась в одеяло.

Все-таки странные они, эти ильфарийцы.

Но за лечение я и правда была благодарна. И за заботу.

И вообще...

Но странный.

И такой красивый!

****

Она была всего лишь ничем не примечательной иномирянкой.

Да, очень мила, даже красива. Но мало ли на Ильфарии красивых женщин?

Для ильфарийца быть некрасивым значит попрать общественные нормы морали. Твое уродство не должно омрачать взгляды тех, кто на тебя смотрит. А поэтому Ильфария была настоящим раем для магов-хирургов всех статей, а пластика внешности — одной из самых доходных областей медицины.

Лишь немногим дана красота от рождения и это по большей части удел высокорожденных. Благородные тщательно берегли свои генетические коды, не впуская в свои семьи абы кого. И красота у них чистокровная. Породистая.

Взять ту же Виккилин ди Арнатали, будущую жену будущего императора.Ее густые светлые волосы редкого медово-серебристого оттенка передавались по линии матери уже в пятом поколении, а прозрачную синеву глаз и лепные скулы отмечали историки еще у ее прабабки. Посмотришь на Виккилин и дыхание перехватывает восторгом от изящности ее фигуры и тонкости белоснежной кожи.

Или его жена Фарра, урожденная принцесса ди Андарэ. Тоже умопомрачительно хороша. Настолько, что была названа Девой Цветов на пяти последних столичных балах.

Но в их красоте все равно проскальзывало что-то искусственное. Не натуральное. Тщательным образом выведенное.

Не рожденное случайным подбором генов.

Маргарита — другая. Конечно, не так хороша, как известные ильфарийские красавицы, но она была живой. Настоящей. Дерзкой и яркой. Ее улыбку хотелось ловить глазами, а шелк волос — ощутить кожей. Руки тянулись обнять узкую талию, перехваченную простым пояском, до безумия хотелось прижаться губами к нежной ключице и обвести ее контуры пальцами, спускаясь ниже к полушарию груди.

Хуже было то, что его высочеству девушка тоже понравилась. Понравилась до такой степени, что он запретил другу себя лечить, отдавшись полностью в руки этой неумелой практикантки, и сейчас пользуется любым способом лишь бы привязать ее к себе сильнее. Тауриэль задевал словами Моргану, язвил и иронизировал, но Мэльст видел, с какой жадностью тот смотрит на нее, стоит девушке отвернуться. И он понимал, что именно привлекло в ней Таэля.