Демонская кровь Маргариты - Ольга Александровна Ильина

— Так вот, Бальтазар Бьюэрман (а именно так звали того колдуна) настолько увлекся своими экспериментами, что разделил всех магов земли на темных и светлых, а они в своей вражде допустили то, что люди узнали о них. Именно тогда началась эпоха Святой инквизиции. Бальтазар был одним из них: маг, чернокнижник и инквизитор, жаждущий только одного — знаний.

Но именно в те времена судьба занесла его в Россию, на Урал, где величайшему темному магу истории не посчастливилось встретиться с обыкновенной русской светлой ведьмой — Аленой Углич.

— Почему не посчастливилось? — заинтригованная историей, спросила я.

— Потому что она его обокрала, — с загадочной улыбкой ответил Джулиан.

— И что же она украла? — задала я ожидаемый вопрос и получила ожидаемый ответ:

— Она украла его сердце. Но к тому времени черный маг сотворил столько зла, что даже коснуться любимой у него не получалось. Она была истинной светлой, и душа ее была слишком чистая.

— Она его изменила, — догадалась я.

— Да, она заставила его все последующие годы искать возможности вернуть все назад, исправить свои злодеяния.

— И он исправил?

— В какой-то степени. Поскольку люди, а особенно движимые настоящим библейским злом, уже достаточно потрепали магический мир, то мы все оказались на грани полного истребления. И тогда Бальтазар собрал представителей семи крупных родов: демонов, темных и светлых, хранителей, суккубов-инкубов, вампиров и оборотней, и предложил им создать на земле некий тайный мир — нейтральную территорию, где каждое магическое существо могло спрятаться и обрести защиту.

— И тогда каждый пожертвовал частью своей силы. Да, я читала об этом.

— Тогда ты знаешь, что оборотни пожертвовали магией, вампиры — способностью беспрепятственно размножаться, хранители — возможностью выбора, темные и светлые маги — силой, а инкубы и суккубы, из-за предательства, лишились своего голоса в Совете.

— Ты не сказал, чего лишились демоны?

— Да, не сказал. Мы лишились магии мертвых, которая позволяла безгранично черпать силу Нижнего мира.

— Что это значит?

— Это значит, что мы не можем постоянно жить во внешнем мире. Чтобы существовать, оставаться сильными, мы время от времени должны возвращаться в Абервуд, в сердце которого находится дверь в Нижний мир.

— Которую охраняют ваши жрецы братства?

— Что за книгу ты читала? — прищурился Джулиан, а я поняла, что сболтнула лишнее. Ведь в энциклопедии об этом точно не было ни слова. Это тетя Нина мне поведала, когда мы об отце моем говорили. Но демону об этом рассказывать нельзя. Поэтому я спросила о другом интересующем меня вопросе:

— А я… полукровки тоже не могут существовать без этих дверей?

— Нет, только чистокровные демоны.

— И где он находится, этот ваш Абервуд?

— Скоро я покажу тебе. И надеюсь, тебе там понравится настолько, что ты захочешь остаться.

Опять его полунамеки, но странно, кажется, я начала к ним привыкать.

— Это все очень интересно, но ты так и не рассказал, что за магию я почувствовала?

— А это и есть переход в Тайный мир. Обычный человек его даже не почувствует, но и лифт для него не откроется.

— То есть сейчас мы находимся… — с сомнением посмотрела вокруг я.

— Почти. Осталось только преодолеть еще одно препятствие, — ответил Джулиан, и мы как раз подошли к той самой двери.

Что удивило — на ней не было ни кодового замка, ни замочной скважины для ключа. Зато была панель, то ли сенсорная, то ли еще какая. Джулиан провел по ней рукой, и дверь странно замерцала.

— И что там? Пыточные? — пошутила я, с опаской глядя на это мерцание.

— Почти, — подозрительно пугающе ответил он и… совершил немыслимое — он прошел сквозь дверь. Я пару секунд постояла с отвисшей челюстью, пока из двери не появилась приглашающая рука моего спутника, красивая рука, с дорогими часами на запястье. Но, памятуя о предыдущем эксперименте с прикосновениями, я решила ее проигнорировать и прокричала двери и руке:

— Я сама!

Рука исчезла, а я, перекрестившись и взмолившись богу, или кто там наверху обретается, зажмурилась и шагнула сквозь дверь. От счастья, что все-таки в этой двери не застряла, я едва не расплакалась, но плакать совершенно расхотелось, стоило мне только распахнуть глаза.

* * *

Это было похоже на гигантскую лабораторию, или даже множество мини-лабораторий, объединенных огромным то ли залом, то ли амбаром. Внутри за стеклянными перегородками работали люди в белых халатах, ученые, наверное.

Кто-то занимался пробирками, мензурками и прочими химическими штуками, превращая газ в воду, огонь в кристаллы и даже камень в пыль. Кто-то создавал на огромном мониторе что-то такое, что вдруг преображалось в соседней лаборатории в голограмму человека или животного.

В следующем помещении люди в белых халатах на полном серьезе кидались друг в друга шаровыми молниями и играли с ними, словно в теннис. Только вместо ракеток силовые поля, которые создавались с помощью больших черных перчаток.

В другой лаборатории я видела вполне обычные приборы: холодильник, микроволновку, тостер и даже вафельницу, вот только эти приборы скакали по полу, по столам и даже по потолку, а два парня — типичных ботаника, пытались их изловить гигантскими сачками, уменьшенными копиями которых ловят бабочек, третий же парень в очках подманивал тостер хлебцем.

Я зависла у этой лаборатории с открытым ртом, впрочем, он с самого первого шага сквозь дверь не закрывался, а глаза становились все больше и больше с каждым моим продвижением.

Первый ряд лабораторий завершала комната с вихрями, настоящими маленькими вихрями, которыми, кажется, управляла хрупкая девушка-подросток. С другой стороны творилось и вовсе что-то невообразимое: летающие вещи, летающие растения, летающие люди, в той лаборатории видимо даже не слышали о законах гравитации, и на их фоне немного блекло смотрелась следующая лаборатория — маленький мирок из блесток, мишуры и праздника.

Вся прозрачная стена помещения была облеплена маленькими звездами, которые то и дело перемещались, складываясь в причудливые картинки: то в улыбающуюся рожицу, то в бабочку, то в птичку, а то и в меня. Реально, я пару минут пялилась на свое, созданное из звезд, изображение. А кое-кто пялился на меня, или, скорее, наблюдал за моими почти детскими реакциями.

— А можно… мне туда?

— Можно, — милостиво разрешили мне.

— Только осторожно? — вспомнила детскую поговорку.

— Нет, просто можно.

И я вошла, и да — я ошиблась,