Не своя жизнь - Татьяна Осипцова

Он купил сгущенку, подозревая, что попробует ложку и бросит. Также взял в соседнем отделе обсыпанный бисквитной крошкой эклер и кофе. Здесь наливали не американо, а настоящий эспрессо с густой песочной пенкой. Встревоженная ностальгией память тут же подбросила сценку: накинув на голое тело его рубашку, Иришка варит кофе в медной маминой турке…

От промелькнувшего видения слегка защемило сердце. Он принялся за эклер и кофе, невольно прислушиваясь к болтовне двух женщин за соседним столиком. Те перемывали косточки какой-то Лидке.

«…совсем с глузду съехала, не иначе, гормональный всплеск, и то сказать, климакс на носу, скоро пятьдесят… готова броситься на любого, у которого хоть немного шевелится, а Гришка уже, видать, сдулся совсем – да и правда, можно ли столько вкалывать… и все ради этой б…ди, на которой пробы ставить уже негде… она, стерва, его денежки в спа-салонах просаживает, старость отдалить надеется, не получится, конечно… вот я никуда не хожу, а выгляжу лучше ее… и как не боится, ведь давно известно, у развратниц рак матки чаще случается…»

Дэн исподтишка пригляделся к женщинам. Его возраста или чуть старше. Обычные, в меру ухоженные – он заметил нарощенные ногти, – слегка полноватые в соответствии с возрастом. Мама тоже заметно пополнела примерно в сорок пять, как раз перед отъездом. Говорила, что на нервной почве, надеялась после похудеть, и похудела, уже в Израиле. Интересно, потеряла бы Ира свою ивовую гибкость к сорока годам?

Заметив, что русский магазин возвращает его мысли к одному и тому же, он поспешил покинуть его, однако после несколько раз заезжал на бульвар Гири. Конечно, в одиночестве. Просто побродить, посидеть в кафе, послушать со стороны русскую речь.

Дэну нравился Сан-Франциско. Трансамерика и ее собратья-небоскребы являлись лишь акцентами, оттеняющими нескучное разнообразие и собственный характер города. Невдалеке от помпезных государственных зданий и местного Капитолия с богато изукрашенным золотом куполом расположились улицы, застроенные двух-трехэтажными домами. Штукатурку некоторых из них расписали настоящие художники, поскольку граффити здесь не в почете. В плотно застроенном центре можно увидеть немало зданий в стиле ар-деко, и тут же, рядом, на глухой стене шестиэтажного дома заметить прилепившуюся под самой крышей дощатую избушку. Таким образом кто-то увеличил себе жилплощадь, и Дэн подозревал, что разрешение на самострой у хозяина имелось, возможно, он даже оформил его как объект культуры, потому что гиды, сопровождавшие длинные красные автобусы с туристами, обязательно указывали гостям города на скворечник-переросток.

Не отрицая современность, во Фриско стремились сохранить местный колорит. По городу до сих пор ходили кабельные, без проводов, трамваи: старые, некоторые вовсе допотопные – деревянные и с открытой платформой. Древние трамваи считались достопримечательностью, их модели продавались во всех сувенирных лавках. Наличие в городе троллейбусов напоминало о родном Питере – правда, беднягам приходилось лавировать по узким улицам и терпеливо взбираться на холмы. Дэну нравился и центр города с его шикарными магазинами, и пестрота китайского квартала с красными гофрированными шарами фонарей; нравились выстроившиеся в ряд ажурные, с эркерами и балкончиками, уютные деревянные особнячки начала двадцатого века, так разительно отличающиеся от современных утилитарных коттеджей.

Невольно он сравнивал светлый, праздничный Сан-Франциско, в котором лето не сильно разнится от зимы и полгода практически не бывает дождей, с хмурым Питером – и все-таки тосковал по родному Кировскому проспекту, по голубому куполу Татарской мечети и блеску Петропавловского шпиля, по толпам возле шайбы «Горьковской» в час пик, по простору площадей в обрамлении архитектурных ансамблей и ветру на набережных… В Пало-Альто не имелось большой воды, и он время от времени приезжал на Эмбаркадеро с ее редкими пальмами и Рыбацкой пристанью. Бьющиеся о пирс серо-зеленые волны цветом напоминали воды Финского залива. С пристани открывался широкий вид: справа – знакомая по многим кинофильмам крепость-тюрьма на острове Алькатрас, куда туристов доставляют на катере с тридцать третьего причала. Прямо напротив, всегда в легкой дымке – серые холмы Анджел Айлэнда, а левее остров Саусалито, к которому через пролив перекинут едва ли не самый знаменитый в мире мост Золотые Ворота.

Он глазел в окно на отражающиеся в темной воде огни, на маячащий частокол мачт у причалов, и думал о том, сколько уроженцев Ленинграда желали бы сменить свои квартиры на этот тихоокеанский рай. Или все, кто хотел, уже сменили? Русские теперь везде, и почти все уехали из России в начале девяностых, как он. Правда, он уехал не по своей воле…

Его размышления прервал официант, картинно-красивый брюнет лет двадцати. Расплатившись по счету, Дэн вышел на пирс.

Интересно, куда отправилась Роуз? Вряд ли она сейчас гуляет по Джефферсон-стрит. Хоть бы хватило ума такси взять – в вечерних поездах небезопасно.

Поймав себя на том, что беспокоится о девушке, с которой полчаса назад расстался, Дэн невесело усмехнулся. Наверное, он все же будет скучать по ней. Привычка, как-никак три года рядом был человек – пусть с чуждыми ему взглядами, другим менталитетом, но живой человек. А теперь в доме не будет никого.

Ну и хорошо, упрямо повторил он себе. Теперь можно по-настоящему отдохнуть. Побыть самим собой в собственном доме – 118 метров, три санузла, две спальни, хорошо оборудованная кухня…

Роуз не умела и не любила готовить. Он тоже не слишком умел, но ему порядком надоели ежедневные поездки в ресторан, выбранный Роуз по причине наличия в меню вегетарианских блюд – она периодически сидела на диетах. В заведении собиралась примерно одна и та же публика, Роуз перезнакомилась почти со всеми, вступала в лишние, по его мнению, разговоры. Конечно, Дэн понимал, что перекинуться несколькими фразами с людьми, которых видишь каждый вечер – это нормально, и скрепя сердце поддерживал беседу, стараясь не показывать, насколько его раздражают фальшивые улыбки и разговоры ни о чем.

Зато теперь он будет ужинать дома. Натушит капусты с томатом и купит в русском магазине сарделек. И сделает бутерброды с килькой. А по воскресеньям будет готовить борщ – наверняка в интернете можно найти рецепт… И еще салат «оливье». Что там было: горошек, колбаса, соленые огурцы, майонез? И картошка. Роуз со своим стремлением к правильному питанию ужаснулась количеству калорий, но отныне его желудку никто не указ.

Мечтая, как устроит свою холостяцкую жизнь, он дошел до оставленного на Нортпойнт стрит автомобиля, и тут вспомнил, что домой сегодня лучше не ехать. Там Роуз с обиженным неприступным лицом собирает свои вещи. Ну и ладно, можно взять номер в ближайшем отеле – вон впереди виднеется табличка «Holiday Inn», – а в воскресенье вечером вернуться в Пало-Альто, вероятно, к тому времени Роуз управится. Завтра он поедет через Golden Gate на Саусалито, побродит в одиночестве по острову миллионеров, где уже бывал лет пять назад со своей тогдашней подружкой Анитой. На этот раз он не станет шататься по бутикам с астрономическими ценами, а заберется вглубь, погуляет по заповеднику.

Свернув на Мейсон стрит, Дэн двинулся в сторону круглосуточно многолюдной Джефферсон-стрит. Лавки и торговые центры здесь работали допоздна, магазинчики в стиле ретро и кафе будто соревновались в оригинальности оформления. Как обычно, перед стеклянной стеной пекарни «Будин» застыли зеваки, наблюдающие за работой пекарей-виртуозов. Тут же в витрине красуются плоды их рук: огромный пирог-крокодил с отлично подрумянившимся панцирем, булки в виде крабов, медведей и черепах. Однажды они заглянули в кафе при пекарне, и Дэн стрескал черепаху со стаканом кофе, а Роуз лишь кусочек отщипнула – вечно беспокоилась о фигуре. Сейчас он тоже зашел, и зачем-то взял медвежонка и кофе. Подумал, что Роуз обязательно прочитала бы нотацию по поводу его привычки нажираться на ночь, и посоветовала ограничиться травяным чаем. Все-таки по-своему она заботилась о нем, от этого не отмахнешься. Интересно, добралась ли до дома?