Кармен. Комсомол-сюита - Зоя Орлова

уже никого на месте не застать из начальства-то, а завтра приходите утром, всех застанем и все решим. Вот вам записка для комендантши, ее Лидия зовут, да. Она вас сейчас заселит, а завтра все оформит как положено. На проходной спросите, как к женскому общежитию пройти, вам там скажут. А теперь идите, отдыхайте, Кармен Антоновна, просто Кира. До завтра.

Он протянул мне широкую ладонь, я с чувством пожала ее обеими руками.

Недовольная комендантша Лидия определила меня на ночевку… в неработающую постирочную. Мне предстояло спать в ванне. Но я так устала за этот бесконечный день, что мне было наплевать. Все вопросы я буду решать завтра. А сейчас, наскоро ополоснувшись в душевой, я вскипятила маленьким кипятильничком стакан воды, заварила себе слабенького чаю, зажевала маленькую круглую булочку, оставшуюся с самолетного перекуса, и завалилась спать в большую чугунную купель, на толстый, мягкий полосатый матрас. «На новом-новом месте приснись жених невесте», — машинально подумала я, проваливаясь в сон.

* * *

Никаких снов я не увидела. Утром привычно проснулась под писк своего любимого будильничка, маленького, в круглом металлическом корпусе, покрытом голубой эмалью. Мне его папа подарил. Неубиваемый и надежный, с золотыми стрелочками и красивыми четкими цифрами, которые мягко светились в темноте бледно-зеленым.

Я не сразу сообразила, где нахожусь. Белый кафель вокруг, желтые разводы на потолке, покрашенном масляными белилами, пара узких форточек с мутными стеклами, по стенам тонкие трубы, тоже белые, и зачем-то торчат краны, а под ними на полу ржавые пятна. Я что, в психушке? Или это баня? Мысль о том, что я снова в интернате, что меня заперли и забыли в помывочном блоке, который уже несколько месяцев как закрыт на ремонт, сковала тело ужасом. И все это я прожила за секунды, прежде чем вспомнила, что я, вообще-то, в другом городе и ночевала в постирочной в женском общежитии радиозавода. Ага. Пора вставать, меня ждут великие дела!

Сегодня мне предстояло общаться с разными начальниками, поэтому никаких мини-юбок и джинсовых котомок. Деловая белая блузка на пуговках, синяя прямая юбка на два пальца ниже колена, черные туфли-лодочки на среднем каблучке, в руках сумка-портфель со всякими бумагами и нужными мелочами типа блокнота, ручек и прочего. Волосы собрала в простой хвост. Косметики минимум, так, обозначить темно-синим карандашом глаза, подкрасить реснички ленинградской тушью-плевалкой и добавить губам девичьей нежности светлой розовой помадой. Ах да, еще пару капель духов, демократичных.

Наша домработница Зина, помогая мне собираться в дальнюю дорогу, сунула в чемодан пузыречек своего любимого «Ландыша серебристого». Спасибо, Зина, добрая ты душа. Мама подарила ей на день рождения флакончик настоящих французских духов, но Зина ими не пользовалась, только любовалась на красивую коробочку, иногда открывала ее, нюхала и цокала языком в восхищении. А в жизни так и продолжала пользоваться «Ландышем».

Ну, вперед и с песней!

Петр Петрович, заместитель директора, в этот день был моим «великим кормчим», представил меня кому следует, на вопросы, по большей части, отвечал вместо меня. Когда мы шли по коридору в очередной кабинет, я аккуратно спросила его, почему он так делает. Любимкин ответил, пыхтя:

— Да имя у тебя странное, понимаешь. Я уж лучше сам тебя представлю, чтобы народ-то не пугать. Пускай ты там по паспорту вся такая… как нерусская, а наши тебя теперь запомнят как Киру. Нормальное же имя, е-мое.

— Нормальное, — тут же согласилась я. — Спасибо, товарищ Любимкин.

— Да чего там… все путем, — Он расплылся в довольной улыбке. — Да так и быстрее получается. А то начнется всякое: «откуда такая красота», «вы что, иностранка» и прочая чушь. А так-то я сам четко, как в армии, сразу докладываю, и никаких, понимаешь ты, вопросов нет.

Он буквально за ручку привел меня в отдел кадров и посадил перед строгой дамой-инспектором и велел затем уже самой явиться пред светлые очи комсомольского бога, в горние выси кабинета заводского комитета комсомола на шестом этаже заводоуправления. Я поклялась уставом ВЛКСМ. Дама-кадровик хихикнула.

Уладив бумажные дела, я добралась до комсомольского бога уже перед самым обедом. Постучала в дверь кабинета и зашла, не дожидаясь ответа. Большая, вытянутая пеналом комната, вдоль стен разные стулья, справа от входной двери большой портрет Ленина, а на противоположной стене карта города и вырезанные из журналов фотографии кубинцев Фиделя Кастро Руса и Эрнесто Че Гевары, пышноволосой американки Анжелы Дэвис, чилийских товарищей Альенде и Корвалана, словом, весь патриотический иконостас. А ещё несколько красных вымпелов за успехи и победы заводских комсомольцев. Выглядело все это так, как будто Владимир Ильич любуется этой выставкой достижений молодежно-патриотического хозяйства и именно поэтому так по-доброму улыбается и щурит глаза на портрете.

Во главе длинного стола сидел рослый белобрысый парень, читал какие-то бумаги и черкал в них карандашом. Он поднял голову и замер, вертя карандаш в пальцах.

— Вы к кому? Я не принимаю, у меня обед через… — он глянул на круглые часы на стене, — четыре минуты.

— Здравствуйте… — я оглянулась на табличку на входной двери, — товарищ Алфеев Вэ Эм, председатель завкома вээлкаэсэм. Меня зовут Кира, я из Москвы, журфак МГУ. Прибыла в ваше распоряжение. С сегодняшнего дня зачислена в редакцию заводской многотиражной газеты «Пульс Маяка» штатным сотрудником. — Я посмотрела на часы. — Одна минута пятнадцать секунд.

Карандаш со стуком выпал из руки председателя завкома.

— Кира из Москвы… — повторил он задумчиво. И тут же бодренько добавил — А-а… Здравствуйте! Отлично! Обедать идете?

— Иду. Буду благодарна, если покажете, где тут у вас столовая. Я ужасно проголодалась, — добавила я с обезаруживающей, мультяшной улыбкой и захлопала ресницами.

— Меня Виталий зовут, Виталий Михалыч. Идемте, товарищ штатный сотрудник. По дороге и познакомимся поближе.

Комсомольский бог оказался нормальным парнем, с чувством юмора. Пока я ела, он рассказал про заводскую многотиражку, про то, что некому толком писать о комсомольской жизни предприятия. Про то, как городская газета переманила к себе единственную настоящую журналистку из заводской редакции, и что теперь эта журналистка вообще замуж выскочила и вот-вот в декретный отпуск уйдет. Короче, писать некому, а надо. И заводу надо, и городу надо.

— Так что пахать тебе, Кира, не перепахать, — оптимистично закончил он и взялся за стакан с компотом из сухофруктов.

— За тем и приехала, — ответила я. — Где еще опыта набираться, как не в глубинке? А работы я не боюсь.

— Это хорошо. Только ты