Измена. Острые грани правды - Олеся Рудая

На экране плясали тени, переливались серые пятна, лишённые смысла для моего непосвящённого взгляда. Но для врача это была книга, и он медленно, мучительно медленно перелистывал её страницы.

Тишина в кабинете стала звенящей. Она давила на уши, густела, как сироп. Врач замер, приблизился к экрану, снова повёл датчиком.

Щёлк. Щёлк.

Моё сердце в груди замирало в такт этим щелчкам, замирало и бешено колотилось, когда он отодвигался, не сказав ни слова.

«Ну давай, малыш» — мысленно взывала я, обращаясь к крошечной жизни внутри себя.

Врач снова наклонился, его брови сдвинулись. Он прижал датчик сильнее, почти больно, и застыл.

Его лицо изменилось. Напряжение в уголках губ смягчилось.

— Так… — протянул он, и в его голосе впервые появилась какая-то нота, отличная от профессиональной отстранённости. — Слушайте.

И в этот миг из динамика, тихо, словно из очень длинной трубы, донёсся звук. Сначала это было просто быстрое, ритмичное шевеление, похожее на трепет крыльев пойманной бабочки. Но с каждым ударом оно набирало силу, становилось яснее, увереннее.

Тук-тук-тук-тук.

Быстрое, как барабанная дробь, отчаянное и живое.

Это было сердцебиение.

Слёзы брызнули из глаз мгновенно, горячие, солёные, очищающие. Я засмеялась сквозь них, истерично, счастливо, не в силах сдержать рыдания облегчения. Я плакала, глядя в потолок, плакала, пока вытирала живот. Плакала, когда вышла из кабинета.

Это был не просто звук. Это был целый мир, вернувшийся ко мне. Моя крошечная вселенная, которая оказалась сильнее всей этой грязи и предательства.

— Выпишите меня, пожалуйста, сегодня, — умоляла я, едва успокоившись, схватив врача за рукав халата.

— Завтра утром, по правилам, — отнекивался он.

— Я чувствую себя прекрасно! Умоляю! Мне нельзя здесь оставаться.

Это была правда. Эти стены теперь душили меня. Но и ложь — потому что идти мне было некуда. Дома больше не существовало. Семья оказалась на стороне мужа. Но даже бомжом, на улице, я не могла оставаться здесь ещё одну ночь.

Я выиграла этот бой. Подписала бумаги об отказе от дальнейшего наблюдения под укоризненным взглядом медсестры.

Стоя на крыльце больницы с двумя пластиковыми пакетами, в которых был мой скарб, я ощущала странную смесь эйфории и полнейшей потерянности.

Позвонила Оле, подруге ещё с институтских времён, с которой мы последний год виделись пару раз. Голос у неё был сонный, но ответила сразу.

— Оль, можно я у тебя переночую? Пару ночей. Мне некуда больше.

Пауза. Короткая. Но не осуждающая.

— Конечно, приезжай.

Больше мне ничего и не было нужно.

Я ехала в метро, прижимая к груди пакеты, будто в них было что-то бесценное. А внутри стучало. Стучало! Я улыбалась как сумасшедшая чужим людям в вагоне.

В голове понемногу складывался план. Найти работу, которая оплатила бы самое крошечное скромное жильё и самую простую жизнь с малышом. Придётся много работать. Я не тешила себя иллюзиями, что будет легко. Я понимала, что мне будет очень непросто. Но это цена свободы.

Уже у Олиной двери, я набрала маму. Просто чтобы узнать про Бусю. Если Оля позволит, я заберу его. Но а пока я должна знать, что с ним всё хорошо.

Голос у мамы был странный, виноватый, уклончивый.

— Ну, он… вроде ничего. Поправляется.

Я всё поняла. Всё стало ясно по одному её «вроде». Они не лечили его. Или случилось что-то ещё.

— Я сейчас приеду, заберу его, — сказала я твёрдо.

— Нина! Вадим…

Снова она завела пластинку о Вадиме. При первом же упоминании его имени я положила трубку.

Я не могла оставить Бусю у мамы. Его нужно забрать.

Глава 8. Вадим

Я метался у подъезда её матери, не в силах заставить себя уехать.

В кармане лежала проклятая записка, найденная на кухонном столе: «Я ухожу от тебя. Не ищи»

Я не мог поверить её содержимому. Как и не мог отпустить Нину. Уж точно не сейчас.

Казалось, если просто постоять здесь подольше, Нина появится. Или её мать сжалится. Или стены дома внезапно расскажут мне, что же я такого совершил.

Дверь распахнулась, и на улицу вышел её брат. Он посмотрел на меня с укором, тяжело вздохнул и спустился по ступенькам.

— Чего ты тут забыл, а? Тебе же всё уже сказали, — его голос был усталым и раздражённым.

— Я хочу видеть жену, — выдавил я. Внутри всё закипало от бессилия. — Я имею право знать, что происходит.

— Она не хочет, Вадим. Всё.

— Но почему? — мой голос сорвался, став выше. — Объясни мне, чёрт возьми, почему? Ещё недавно всё было хорошо, а потом — эта записка и полная неизвестность!

Он молча достал пачку сигарет, неспешно вытащил одну, прикурил. Потом поднял взгляд вверх, к окну их квартиры, будто там, за стеклом, кто-то наблюдал за нами. И в тот же миг штора на втором этаже дрогнула, едва заметно колыхнулась.

— Вадим, — он выдохнул дым, глядя куда-то мимо меня. — Поверь. Я пытался с ней поговорить. Но она ни в какую. Видимо, ты очень плохо поступил.

— Но как?! — я схватился за голову, сжимая виски. Это был жест отчаяния, но на него он не среагировал. — У нас всё было хорошо! Идеально! А потом — бац! Но что я сделал?

Он покачал головой, снова затянулся.

— И почему вы все просто встали на её сторону? — продолжил я, чувствуя, как гнев и обида подступают к горлу. — Вы же знаете меня! Вы же знаете, как я её люблю!

— Мы пытались вступиться, — его голос стал тише. — За перемирие. За ваш брак. Умоляли её просто поговорить с тобой, выслушать. Но…

Он замолчал, снова глянув на окно. Это «но» повисло в воздухе тяжёлым, зловещим нарывом.

— Но что? — прошептал я, уже почти не надеясь на ответ.

— Но… — Он потушил сигарету, раздавив огарок о стенку урны. — Я не собираюсь защищать тебя, рискуя стать врагом собственной сестре. И мама не станет. Разбирайся сам с тем, что натворил. А мы и так перед ней виноваты.

Он посмотрел на меня прямо, и в его глазах впервые промелькнуло не раздражение, а что-то похожее на жалость.

— Она видела кое-что. И этого ей оказалось достаточно, чтобы уйти.

Он тяжело вздохнул, снова затянулся, достав из пачки вторую сигарету.

Но что она могла такого увидеть? Документы на квартиру? Сообщения?

— Помоги мне, как мужик