Измена. Он не твой - Яна Мосар

– женщина перебивает меня резко и зло. – Вы безответственная, Дарья! Вы представляете, как вы меня подвели? У нас гости уже приглашены, ресторан заказан, а вы с утра вот такое выдаёте!

Я прижимаю ладонь к виску, боль пульсирует в голове.

– Я понимаю, что виновата…

– Ещё бы вы не понимали! Сорвали праздник! Знаете, что я с вами сделаю, если деньги сегодня же не переведете обратно? Я вас так засужу, мало не покажется! Ваши торты больше никому не понадобятся, гарантирую! И не мешало бы проверить вас санстанции.

Она бросает трубку. Я остаюсь с телефоном в руке и стою на кухне, среди разгромленной кухни.

Накрывает ощущение, что я просто падаю куда-то вниз, в яму, из которой нет выхода.

Ярослав, эта Анна, измена, торт, заказ…

Я хочу отсюда уехать. Я хочу к маме.

Но снова лезу в наш чат.

Милый, классный до недавнего.

Хочется как вбросить в чат что-то типа “с каких пор чужие мужья стали “твоими мужчинами?!”

Уже почти набираю. А потом вспоминаю – тут же правила. Тут за такое без разбора удалят и меня, и её. Даже если я права. Это не тот чат, где можно вываливать личные драмы.

Точнее драмы можно, а вот разводить сплетни и ссоры – нет.

И я останавливаю себя. Глотаю злость. Стираю написанное. Потому что, как только я нажму “отправить”, меня выкинут – и без того мало у меня сейчас осталось. А этот чат – одно из немногих мест, где можно найти поддержку и спросить совет.

Сначала его создали пару девочек у нас в районе. Потом он постепенно начал обрастать юристом, врачом, соцслужбой. Наш маленький мир, где быстро можно найти ответ на множество вопросов.

И я дорожу этим местом, потому что как ушла с работы, подруг не осталось, а с кем-то обсудить и посплетничать порой очень надо.

Поэтому я открываю профиль этой Анны.

Я: “Здравствуйте, что вы имели ввиду, написав “мой мужчина”? У него вообще-то есть семья. Жена и дочка».

И отправляю.

Теперь сижу и тупо смотрю на экран, ожидая ответа, зная, что больнее мне уже вряд ли будет.

Глава 7

Мое сообщение так и висит непрочитанным.

И я как-то глупо и унизительно жду от нее ответа.

Как будто я тут виновата во всем.

– Катюш, ты кашу будешь? – забираю дочку и вывожу из прохладной кухни, где все еще проветривается.

– Неа, хотю бинчики.

– Сейчас, я быстро уберу и напеку тебе. Хорошо?

Кивает.

Я машинально начинаю убирать кухню. Перемываю противни.

Виновата перед женщиной, конечно. Надо придумать, как исправить все можно. Может, еще один торт испечь?

Продуктов не хватит на второй торт. Надо ехать в магазин. А это собирать Катю, а до этого ее покормить. Это на час затянется. Потом пока выпеку, пока остынут, пока крем, украсить…

Присаживаюсь на пол, собираю бело-синие осколки от кружки.

Когда ездила на экскурсию, купила нам две коллекционные кружки. По вечерам часто садились и пили из них чай или кофе. В такие моменты именно из этих одинаковых парных кружек.

А сейчас одна из них разбилась. Как и мы. Не собрать ее больше. Не склеить так, чтобы не было видно, что случилось.

Пусть даже и случайно, но было же. Он был с другой женщиной. Касался ее, целовал, любил… Передергивает от мысли.

И в палец отдает резкой болью.

Кровь проступает тонкой линией на подушечке пальца.

– Ну, супер, – поднимаюсь и иду в ванную промыть.

Ключ в замке.

Щелчок.

Поворот.

Дверь.

Замираю. Дыхание перехватывает, и все внутри будто втягивается, как перед ударом.

Ярослав.

– Папатька!

– Привет, вишенка, – целует. – У тебя чего такие ноги холодные? Где твои носочки?

Я забыла их ей надеть…

Больница. Капельницы. Кашель изматывающий. Бессонные ночи с термометром.

Все разом перед глазами.

Я так замоталась со всем этим, что забыла о дочери.

– Холодина у вас тут!

Идет на кухню.

– Ёпт…

Заглядывает в ванную.

– Выходи, поговорить надо.

Уставший, невыспавшийся. Катя у него на руках, обнимает и прижимается к шее.

– Мне и так все понятно. Можешь ничего не объяснять.

– Я жду.

– Если ты за вещами, то собирайся и уходи.

– Я приехал поговорить.

– А я – нет.

– Так значит?

– Так. Значит.

– Хорошо.

Закрывает дверь.

О чем-то с Катей говорит. Я не вмешиваюсь. Пусть пообщаются. Сейчас мы уедем, когда еще увидятся. А им обоим это очень надо.

Не собираюсь ему говорить, что уезжаю. Он будет скорее всего против. А мне плевать.

Против его измены я тоже была бы против. Но меня никто не спрашивал. Почему я теперь должна отчитываться?!

Неспеша заклеиваю себе пластырем палец.

На самом деле жду, чтобы он скорее ушел.

Поговорить надо, согласна. Но сейчас все так живо и больно, что я только свою боль могу вываливать на него. Не хочу слушать его оправдания и прощения.

Я не готова к этому.

Но, когда выхожу, слышу, что он у Кати в комнате.

Иду и заглядываю к ним. На полу возле комода чемодан, в который он скидывает ее вещи.

– Ты что делаешь?

– Ты кажется не хотела говорить, – жестко напоминает мне.

Катя уже переодета в уличные штанишки и кофту. Прижимает любимого медведя.

– Ты куда ее вещи собираешься? Ты что творишь! – подбегаю и выхватываю у его чемодан.

– Катя едет со мной! – забирает назад ее вещи и захлопывает чемодан.

– Никуда она не поедет!

– Это и моя дочь тоже. Раз ты не хочешь говорить. значит я уйду. Но с ней. Я имею на нее прав не меньше, чем ты.

— О чем говорить?! – повышаю на него голос. – О чем ты хочешь говорить? О том, как…

– Не кричи при ребенке, – перебивает меня. .

Берет за руку и выводит в коридор.

– Тебе надо врачу показаться.

– В смысле врачу?

– Психиатру, например. Я не оставлю с тобой ребенка! Ты чуть не спалила квартиру! У тебя дочка ходит одна по дому с открытыми окнами. Ребенок после болезни не одет, холодный весь, голодный.

– Не так все было!

– Не так? Я по фактам смотрю. Ты же не хочешь меня выслушать и услышать. У тебя факты. У меня тоже!

– Катюш, идем, поедешь пока со мной, –