Невеста змея - Ева Геннадьевна Никольская

А вечером они снова обсуждали со змеем прошедший день. Вернее, Лесана говорила, а он слушал, иногда кивал и редко что-то писал в ответ. Но ей с ним всё равно было очень уютно.

Так ещё день миновал, и ещё один. Пещера обрастала новшествами: к печи полоз откуда-то приволок толстенное бревно, чтобы «невестушке» было на чём сидеть, когда кашеварит; вход прикрыла сплетённая из лозы завеса; на похожем на полку уступе выстроилась вереница кружек с мисками.

Ёлка, та самая, на которой Лесана жертву изображала, украсилась яркими гирляндами из гроздей рябины и сверкающими игрушками, выточенными змеем изо льда, а черноволосая сиротка обзавелась белым полушубком, выкупленной обратно маминой шалью, красными сапожками и новым шерстяным платьем. Негоже невесте лесного царя новогодье в чём попало встречать! И хотя сама невеста была против таких растрат, жених настоял.

 Так и написал, что он, мол, таких оборванок с посиневшими от холода носами жрать отказывается, даже если во-о-он тем соусом томатным польют. Пошутил, конечно. Есть змей её как раньше не собирался, так и теперь. Да и зачем? Им же хорошо вместе.

А на третий день к пещере гости пожаловали — видать, добрались до Попужаново вести, что съеденная жертва по торговому ряду в Колашкино шастает да деньгами сорит. Правда, близко эти гости незваные не подошли. Четверо селян — из тех, что за грошик да бутылку  мать не пожалеют, — вилы побросали да прочь сиганули, ещё и до поляны не дойдя. Как ни грозил им вслед рыжий предводитель, ни один даже не обернулся.

Сам Марей покрепче оказался — размахивая кузнечным молотом, аж до ёлки украшенной дошагал. Ещё и Лесеньку всё кликал, спасение ей сулил. Да только тут из-за завесы потревоженный шумом змей выглянул. Зевнул спросонок и… от кузнеца только валенки в сугробе остались. Так босой и помчал восвояси, с перепугу подельников обогнав. Правда, на прощание всё же крикнул, что с подмогой вернётся. Жди, мол, любимая! Потерпи ещё чуть-чуть.

Лесана от досады чуть в сугроб не плюнула, да змея постеснялась — он же у неё воспитанный. Вон, как грамотно да складно пишет. И даже шипит как-то по-благородному. Царь же, пусть и лесной! При таком и нос рукавом вытереть как-то совестно.

На четвёртый день, аккурат накануне праздника, полоз пропал.

Лесанка только за хворостом отлучилась, а как вернулась, всю вязанку на пороге пещеры и выронила. Да и сама на колени рухнула.

А как иначе, если от змея одна шкура осталась? Потускневшая, пылью припорошенная, чем-то красным заляпанная. А чуть в сторонке в кровавой луже молот кузнечный лежит.

Взвыла Лесана хуже зверя раненого, шкуру в охапку сгребла и принялась реветь. Все глаза уже выплакать успела, когда кто-то её за плечо тронул. Неужто змееубивец явился? Так она ему сейчас этим самым молотом… даром, что он тяжеленный да здоровенный — со злости и отчаяния и не такое подымешь.

Оглянулась, а за нею полоз возвышается — весь сияет да новенькой шкурой красуется: то одним боком голову повернёт, то другим. Чешуя посвёркивает, будто прикоснуться манит.  Тут у Лесаны разом и слёзы высохли и рука сама за сковородкой потянулась — чай негоже родного жениха молотом лупить.

И быть бы змею битым, да успел он невесту кольцами спеленать. Переждал, пока перебесится, нашипел на ушко что-то успокаивающее, из объятий крепких выпустил и узелок вручил.

Развернула Лесана подарок, а там платье белое — да такое красивое, что она и представить себе не могла.

«Наряжайся! Праздновать будем», — нацарапал змей и из пещеры уполз, чтобы девушку не смущать.

Воспитанный же!

Никогда Леся такого наряда не видела: ткань тонкая-претонкая, кругом стекляшками расшито, по бокам шнурки в петли продеты, подол длинющий, впору вдвое укорачивать, а на груди такой вырез, что ни одну рубаху не пододенешь. Под платьем ещё и башмачки нашлись — тоже белые и стёклышками гранёными украшенные.

«И шаль накинь!» — написал просунутый под занавесью хвост.

Пожала Лесанка плечами да принялась переодеваться. И всё думала, как подол половчее подоткнуть, чтобы не убиться, да чем подпоясаться — велико же! А платье взяло и само по фигуре и росту село. Шнурки затянулись, юбка укоротилась так, чтоб мыски башмачков видны были. Сразу ясно — заколдованное.

Тут Лесане как-то боязно стало. Вдруг змей таки собрался её сожрать? Для этого и платье особое притащил — не с сапогами же и шубой заглатывать. Да и день как раз к вечеру клонится, а ночь новогодья — самое время для ритуалов всяких. Помирать она за эти дни давно раздумала, только вот деваться, вроде как, и некуда.

Вздохнула Леся, шаль мамину накинула и к змею своему вышла.

Прошипел полоз что-то одобрительное, кольцами вокруг невесты свернулся и полыхнул белым заревом. Зажмурилась Лесанка, а когда глаза открыла, то увиденному не поверила.

Кругом не тёмный лес с ёлками да сугробами, а зал огромный, цветными огоньками увешанный. И полон тот зал женщин в платьях: одно краше другого и мужчин с гладкими лицами. И все Лесе кланяются и «Добро пожаловать!» говорят.

А один голос совсем близко звучит — прямо у уха — да знакомо так. Обернулась Лесанка, а за ней тот самый охотник стоит — чародейскими глазами сверкает и улыбается. Только вместо дублёнки на нём камзол причудливый, а на голове корона.

— Что, не признаёшь жениха, Лесенька?

— Какого ещё жениха? — возмутилась она. — Сказано же тебе было, что у меня суженый имеется. А ну верни, где взял!

Усмехнулся чародей, а на щеках его вдруг чешуя проступила. Тут-то и поняла Лесана, что кое-кто ей все эти дни голову морочил.

— Так ты, стало быть, полоз? — вопросила она, уперев руки в бока и нахмурившись. — Царь лесной?

— Иногда, — повинился «охотник», только вот вины явно за собой он не чувствовал. — Когда от забот государственных отдохнуть хочется.

— И что ж тебе одному не отдыхалось, а сразу три девицы понадобились?

— Очень даже отдыхалось, — возмутился змей-оборотень. — Я, между прочим, никаких жертв не требовал. Их из вашего Попуганово недопуганного по собственному почину приволокли. А некоторые и вовсе своими ногами пришли и потесниться заставили.

Лесана потупилась на