Дикие сердца - Джей Ти Джессинжер

Следующие несколько недель — это блаженный сон.

На лугу начинает таять снег. Буйство полевых цветов пробивается из оттаивающей земли. Я совершенствую свои навыки стрельбы по мишеням и учусь стрелять из лука, но только по деревьям. Я даже начинаю работать над книгой, проектом, о котором всегда мечтала, но на который никогда не хватало времени.

Когда Мал спрашивает меня, что это за история, я отвечаю ему, что это о девушке, которая не знает, что она мертва.

— Как в том фильме, — говорит он. —Я вижу мертвецов.

Я улыбаюсь ему. — Нет, это история любви.

—История любви с призраками?

—Продолжай делать такое лицо, и я никогда не позволю тебе это прочитать.

Он хихикает, целует меня и оставляет все как есть.

Мы рано ложимся спать, а спим допоздна, иногда оставаясь в постели весь день. Мы занимаемся любовью на любой поверхности в доме, включая все стены. Я никогда не была так счастлива.

Я обещаю себе, что, когда Малу придется вернуться к работе, я позвоню своей сестре. Я разберусь с — реальной жизнью, но не сейчас.

Впервые я счастлива, целостна и пребываю в полном покое. У меня такое чувство, будто я заблудилась в дикой местности, но теперь меня нашли. Я хочу жить в домике в лесу вечно.

До того дня, когда Мал отправляется в город, чтобы пополнить запасы, и все разваливается на куски.

Я должна была догадаться, что ничто столь прекрасное не может длиться силишком долго.

41

Maл

Я замечаю его, как только захожу в бакалейную лавку, потому что никто отсюда так не выглядит.

Никто ниоткуда так не выглядит.

Прислонившись к стене у туалета в задней части зала, скрестив руки на внушительной груди и зажав зубочистку в зубах как кинозвезды, он олицетворяет непринужденное хладнокровие.

Он высокий, мускулистый, у него широкие рукава с татуировками на обеих руках. Его темные волосы волнами ниспадают на плечи. У него угловатая челюсть супергероя и гордая осанка тореадора.

В обтягивающей белой футболке с короткими рукавами, выцветших джинсах, ковбойских сапогах и зеркальных авиаторах он выглядит как дитя любви Джеймса Бонда и Элвиса Пресли, с черточкой пиратской Черной бороды на макушке.

Я ненавижу его с первого взгляда.

Я также инстинктивно знаю, что он здесь не случайно.

Он здесь из-за меня.

Странно то, что он не пытается это скрыть. Он хочет, чтобы я его увидел, это очевидно. Судя по тому, как он привалился к стене, высокомерный, как дьявол, он хочет, чтобы все его видели.

Он снимает солнцезащитные очки и оглядывает меня с ног до головы.

Мне приятно видеть, как он недовольно поджимает губы.

- Доброго утра, Малек, —говорит пожилая женщина за прилавком слева от меня.

— Доброе утро, Алина, — отвечаю я по-русски, поворачиваясь к ней. Я небрежно прохожу к стойке, убедившись, что кинозвезда видит мою расслабленную улыбку. — Как у тебя сегодня дела? Как колено?

—Идеально! Не могу поверить, насколько хорошо. Годы ковыляния повсюду закончились вот так. Она щелкает пальцами. — Бог благоволил мне, когда я была переведена во начало очереди для замены сустава.

Не бог продвинул ее вперед в длинном списке ожидания Министерства здравоохранения, но я не упоминаю об этом.

—Я рад это слышать. У тебя готов мой заказ?

—Ваня собирает его. Подожди несколько минут. Сядь и выпей кофе, пока ждешь.

Она указывает на кофейню самообслуживания на противоположной стороне магазина. За ней стеклянная стена с видом на улицу.

—Я так и сделаю. Спасибо.

Не глядя на кинозвезду, которая все еще стоит, прислонившись к стене возле туалетов, и наблюдает за мной, я подхожу к бару, выбираю бумажный стаканчик и наливаю себе большую порцию кофе.

Я никогда не пью его со сливками или сахаром, но сегодня я это делаю.

Я разыгрываю тщательно продуманное шоу с выбором искусственного подсластителя, роясь в цветных бумажных пакетиках в маленьком металлическом контейнере, как будто надеюсь найти золотой слиток. Насвистывая, я размешиваю подсластитель в кофе. Затем я задумчиво делаю глоток, качаю головой, ставлю чашку на деревянную стойку и добавляю щедрую ложку свежих сливок.

Я снова делаю глоток. Когда я издаю громкое, удовлетворенное —Ах!, голос рядом со мной произносит: —Иисус, Мария и Иосиф, ты занимаешься неправильной работой. Тебе следовало пойти в актеры, приятель. Это заслуживало чертова "Оскара".

Его тон сух. У него ирландский акцент. Я хочу вонзить нож ему в грудь.

Он садится на металлический табурет рядом со мной и кладет свои солнцезащитные очки на стойку. Именно тогда я замечаю татуировки на костяшках его левой руки: звезды, цветы, инициалы, череп с пронзенным кинжалом. Черный квадрат, который выглядит так, будто прикрывает что-то еще.

Мое тело замирает.

Я знаю эти татуировки. Я видел их раньше. В таком определенном порядке на каждом пальце.

Я пялюсь на них последние шестнадцать лет.

По-русски он тихо говорит: — Пахан передает тебе привет.

Этот ирландец говорит по-русски. Он знает Пахана. У него на коже такие же татуировки. Он знал, где меня найти и в какое именно время я буду в этом магазине.

Я медленно ставлю свой кофе, чтобы собраться с мыслями.

Когда я поворачиваюсь и смотрю на него, он наблюдает за мной с настороженным выражением, возможно, уважительным, но без следа страха.

—Кто ты?

—Друг. Или враг. Все зависит от тебя.

Я вспоминаю, что Пахан сказал мне за ужином, и у меня над головой загорается лампочка. — Мертвый человек, который знает все.

Он корчит гримасу. Переключаясь обратно на английский, он говорит: — Ах, теперь меня так называют? У меня звук, как в фильме второго плана.

После мгновения, когда я просто смотрю на него, он указывает на стул рядом со мной. — Присаживайся, приятель. Я не люблю вытягивать шею. Ты чертов небоскреб.

Я сажусь на табурет и смотрю на него. Он улыбается, как будто у него берут интервью по телевизору. На его щеке ямочка, в которую мне хочется воткнуть вилку.

—Итак? С чего мне начать?

—С твоего имени.

—Киллиан.

—Фамилия?

—Ты получишь фамилию, если мы решим, что не собираемся убивать друг друга.

—Если бы я хотел твоей смерти, ты бы уже был мертв.

Он улыбается. — Это моя реплика. Ты мне уже нравишься.

—О чем это ты?

—В двух словах, будущее наций.

Он произносит это с невозмутимым видом, как будто я должен иметь хоть какое-то гребаное представление, что это значит.

—Угу. Звучит важно.

—В сарказме нет необходимости.

—Ты один из тех раздражающих людей, которые никогда не могут перейти к делу?

—И теперь ты оскорбляешь меня. Он качает головой. — Когда Пахан сказал, что тебе не хватает обаяния, он не шутил.

Борясь с желанием взять его череп