Клетка. Жена монстра - Ева Трезор

— Анжелика… — он хрипло протягивает мое имя.

Хочу, чтобы ему было хорошо.

Расстегиваю его ширинку, освобождаю член.

Подношу ко рту, начинаю ласкать. Облизываю губы смачивая их слюной, чувствую его нежную жилистую кожу. Он горячий, беру его в рот.

Обхватываю ствол губами, двигаюсь медленно, дразняще.

Он тяжело выдыхает.

— Не останавливайся… — шепчет он и съезжает с дороги.

Грудь Мирона тяжело вздымается, выдохи становятся такими жаркими, а вдохи — глубокими. Он запрокидывает голову назад и закрывает глаза, подается бедрами вперед, позволяя члену проникать глубже мне в рот.

Я начинаю двигаться. Медленно, уверенно. Чувствую, как Мирон напрягается сильнее, как его головка пульсирует под натиском моего языка, а колени иногда вздрагивают в моменты, когда ему особенно приятно.

— Давай… — хрипит он. — Глубже…

Увеличиваю темп. Глотаю его член почти до основания. Он стонет, дергается.

— Да, так… — шепчет он. — Да…

Его пальцы в моих волосах. Он крепче хватает их, тянет. Мне немного больно, но я не останавливаюсь.

Двигаюсь все быстрее и быстрее. Чувствую, что скоро он кончит. Мирон крепче сжимает мою голову руками и насаживает ртом до основания, задерживая в таком положении. У меня непроизвольно текут слезы, но он не останавливается, повторяет это снова и снова, и снова…

— Анжи… кончаю…

Бесценно — видеть, как он мучается в сладостном экстазе.

Глотаю его сперму. Ее так много, она горячая, с солоноватым привкусом.

Отстраняюсь, поднимаю голову. Его сперма течет по моему языку, по подбородку. Облизываю губы.

Смотрю на него. Он дышит тяжело, лицо покраснело.

Достает из бардачка влажные салфетки и протягивает мне.

Я нагло улыбаюсь.

Он тянется ко мне и целует. Долго, нежно.

— Моя девочка, — шепчет он мне в губы.

— Твоя, — отвечаю я.

Я делаю несколько глотков воды из бутылки и передаю ему. Мирон жадно выпивает почти все.

Он снова берется за руль, смотрит на дорогу, словно ничего и не произошло.

Всегда удивляюсь и ненавижу, когда после подобного он абстрагируется и погружается в свои мысли. Словно, находится в глубоком трансе далеко от меня.

Спустя полтора часа мы подъезжаем к большому особняку. Я не понимаю, что мы здесь делаем.

Какая-то частная вечеринка? Но, где все гости? Ни одной машины нет. Да и рано для вечеринок…

Непонимающими глазами смотрю на все это.

Мирон сигналит перед въездом на территорию. Выходят охранники с оружием. Я нервничаю и смотрю на Мирона.

Ворота открываются, и мы проезжаем вперед.

— Мирон, что происходит?! — я чувствую, как мне становится резко плохо, кидает в жар от нахлынувшей паники.

Я совсем не хочу здесь находиться!

— Спокойно, Анжи. Мы в гостях у Сереги Калмыкина.

Я вздрагиваю от этого имени.

Слезы подступают ближе, губы вздрагивают от испуга. Я смотрю на Мирона, как на предателя, совсем не понимаю, что он задумал!

— Успокойся, — Мирон паркуется на подземной парковке, предугадывая мое состояние. — Не время для паники, Анжи.

— Что я здесь делаю? Он убить меня хотел.

— Все не так, — он серьезно на меня смотрит. — Слушай внимательно.

Я закрываю глаза, но слезы текут по щекам.

— Ты сделаешь все, как я скажу, — он просто уничтожает меня своим взглядом — едким, неприятным, опасным. — Иначе мы отсюда не выйдем.

— Зачем мы здесь? — я вытираю глаза и смотрю на него, как на врага.

По крыше машины стучит один из охранников, намекая, что нас ждут.

— Все. Поплачешь дома. Сейчас рот закрой и делай, что говорю.

Он серьезен, как никогда. Я ненавижу этот тон, этот взгляд и все, что будет дальше!

Мирон прекрасно знал, что по своей воле я никогда сюда не приеду и заманил меня в ловушку таким подлым способом!

Мы выходим, и он берет меня за руку, но я резко выдергиваю ладонь.

— Пойдем, — недовольно говорит он, но не настаивает.

В сопровождении охраны мы поднимаемся на третий этаж. Каждый шаг в этом доме дается мне с трудом. Меня не покидает ощущение, что я не выберусь отсюда живой.

Мирон, наоборот, держится расслабленно, будто пришел в гости к старому другу. Я абсолютно не понимаю, что происходит, в какую очередную игру он пытается меня втянуть.

Перед нами открывают дверь, и Мирон подталкивает меня вперед.

— Наконец-то! Весь день вас жду, — произносит тучный мужчина в домашней одежде.

Похоже, это тот самый Сергей Калмыкин, который четыре года назад отдавал приказы Диме Горбушеву. Я едва не погибла…

Он подходит к бару, достает три бокала и бутылку из темного стекла. Медленно разливает по бокалам жидкость янтарного цвета. Я не знаю, что это за мерзкое пойло. Даже притрагиваться не буду.

Чувствую, как на меня накатывает паническая атака. Кажется, я сейчас упаду в обморок.

— Анжелике надо присесть, ее укачало в дороге, —замечает мое состояние Мирон.

— Пожалуйста, — Калмыкин, как радушный хозяин, указывает мне на кожаный диван.

Я стараюсь не смотреть на него.

Мирон присаживается в кресло напротив Калмыкина и берет один из бокалов.

— Давай побыстрее закончим с этим, — говорит мой муж.

Калмыкин кивает одному из своих людей, и тот подходит к большому столу, раскладывает кипы бумаг.

Что-то это все мне напоминает.

Мирон делает глоток из бокала, берет ручку и начинает ставить подписи везде, где ему указывает юрист.

Я же сижу и просто удивляюсь, как он, не читая, подписывает все бумаги.

Спустя час Мирон откидывает ручку и допивает второй бокал.

— Как же это все долго, — негодует он.

Калмыкин ухмыляется, смакуя алкоголь.

— Быстро в наше время ничего не происходит. Бумажная волокита — неотъемлемая часть современной России. Впрочем, как и десятки лет ранее.

— Теперь комплект документов для Анжелики Романовой, — произносит юрист Калмыкина.

Мирон кивает мне на второе кресло рядом с ним. Я неохотно встаю и подхожу ближе. Сверлю взглядом этого подонка, который опять делает все по-своему, не спрашивает меня, считает, что я просто игрушка, у которой не может быть собственного мнения!

— Я хотела бы почитать документы. Что я подписываю?

Калмыкин пронзительно смеется.

Меня беспокоит его реакция, я замираю, лишаясь дара речи.

Мирон поднимает на меня лениво-хмурый взгляд.

— Присядь, дорогая, — он тянет меня за локоть, и я подчиняюсь.

— Ставьте подпись здесь и здесь, — мне подсовывают первый