Теория снежного кома - Фэя Моран

– А что я должен был рассказывать? – тихо сказал он.

Я подошла к нему и неуверенно села рядом. А потом ответила:

– Правду.

– Правду о том, что у меня не всё в порядке с головой? Что я псих?

– Да, именно это.

Он фыркнул, опустил голову, и чёрные волосы полезли ему на глаза. Эйс схватился за них, ероша ещё сильнее, чем они были взъерошены до этого.

Я не хотела жалеть его. Даже после того, как узнала правду о его психическом расстройстве, я хотела вести себя с ним как прежде. Холодно, отстранённо, с ненавистью в сердце.

Но всё пошло не по плану.

Идиотский лёд, которым я покрыла сердце, начал таять и выпускать наружу ту Милану, которой я была раньше. Это раздражало. То, что я не могу контролировать в себе даже такие мелочи. Что всё вышло из-под моего контроля.

Минуту мы просидели в абсолютной тишине. Слышались лишь детские голоса за окном.

– Все теперь об этом знают? – спросил Эйс, в его голосе проскользнул искренний страх, хоть он и попытался его скрыть.

Я качнула головой:

– Нет. Я никому не рассказывала.

Он выдохнул и откинулся назад, ложась на кровать.

– Давай ненавидеть друг друга по-другому? – произнёс Эйс спустя какое-то время в тишине. – Без войн. Без битв. Просто молча. Словно у нас перемирие.

Я нахмурилась и повернулась к нему.

– Притворимся, что ненавидим друг друга, – продолжил он. – Без оскорблений. Без унижений. Без попыток друг другу навредить. Просто… будем держаться на расстоянии.

– Притворимся? – переспросила я. – Когда ненависть искренняя, это нельзя считать притворством.

– Я никогда не был искренен в этом.

У меня открылся рот, но я так ничего и не ответила.

Эйс лежал молча, в номере стало так тихо, что я начала слышать, как тревожно бьётся сердце. Слёзы уже высохли, а образ мамы отошёл на второй план, как будто это не было такой уж и трагедией для меня – снова увидеть её.

В моменте Эйс коснулся моей руки. От этого прикосновения внутри всё завибрировало и запаниковало. Но я не спешила убирать её, просто сидела и делала вид, что ничего не происходит. Будто это в норме вещей.

– Пожалуйста, – сказал Эйс, погладив большим пальцем мои костяшки.

И тогда я вытянула ладонь из его руки и встала с кровати, а он всё продолжал лежать, глядя в потолок.

– Хорошо, – кивнула я. – Будем ненавидеть друг друга молча.

Отсюда было видно, что его губы дрогнули в улыбке, и он слабо кивнул. Тогда я развернулась, двинулась к двери, а потом вышла из номера, убеждая себя в том, что ничего не произошло.

Мне понадобилось несколько минут для того, чтобы спуститься в столовую. Перед этим я заскочила в общую уборную, находящуюся в холле, и умылась, чтобы скрыть следы от слёз. В зеркале сильных покраснений и опухших глаз я не обнаружила, так что спокойно вышла и пошла дальше.

Айварс сидел за тем же столом. Его взгляд тут же метнулся ко мне, едва он заметил движение у дверей. Он встал, спрашивая:

– Милана, всё нормально? Что случилось? Ты…

– Всё хорошо, – соврала я. – Простите за мою невоспитанность… У меня такое бывает.

Объяснение казалось нелепым, но ничего более умного в голову не пришло.

Айварс кивнул, как будто поверил, хотя его взгляд говорил о другом. А потом попросил меня сесть. Я всё это время игнорировала сидящую рядом с ним женщину. Когда-то я считала её родным человеком, а теперь пыталась внушить себе, что она нечто чуждое и плохое. Даже если сердце маленького ребёнка в моей груди не желало поддаваться этому.

– Мой друг подойдёт с минуты на минуту, – заговорил Айварс дальше. – А пока давай я познакомлю тебя со своей женой – Еленой Нордберг.

Елена… Она сменила имя. Маму звали Дарья.

Я кивнула, – наверное, даже слишком наигранно, – а потом прочистила горло, чтобы сказать:

– Здравствуйте. Я Милана. Приятно познакомиться.

Была бы моя воля, я бы сделала вид, что её здесь нет. Мне меньше всего хотелось смотреть на неё, в её глаза.

– Привет, – заговорила она наконец. Этот голос совсем не изменился.

Я едва подавила резкий выдох. Так странно – снова слышать её. И видеть. Она смотрела на меня так, как будто не сделала ничего плохого. А может она вообще не помнит меня? Может, специально стёрла из памяти то, что у неё была семья когда-то?

Я подняла голову, чтобы посмотреть на неё. Всё-таки осмелилась на это. В её глазах не было ни капли сожаления, лишь тревога, которую было легко распознать. Она не забывала меня, конечно нет. Разве можно было забыть такое?

– Елена изучает историю, – продолжил Айварс. – Мы с ней совсем не пересекаемся во взглядах. А вообще она родом из Воронежа. Это такой город в России.

Я не могла заставить себя говорить. Глубоко внутри, в том месте, где когда-то жила надежда на материнскую любовь, теперь зияла дыра размером с мою голову. При этом сказать, что всё это только ненависть, было бы неправильно. Ненависть слишком простое чувство для того, чтобы описать эти ощущения. Это нечто более глубокое. Всепоглощающее разочарование.

Интересно, знал ли Айварс о том, что к нему ушла замужняя женщина? Учитывая то, что она сменила имя, наверное, она сменила и паспорт целиком, а значит никакого штампа там не было. Но знал ли Айварс об этом?

Мне казалось, что воздух накалился от напряжения, но вид мужчины говорил о другом: он будто ничего не замечал. Или делал вид, что не замечает. И в моменте его лицо расплылось в улыбке, когда он увидел что-то за моей спиной. Айварс встал, и я обернулась. К нам подходил мужчина лет тридцати, с взъерошенными каштановыми волосами, в жёлтой толстовке, в джинсах и с наушниками, висящими у него на шее.

Айварс поприветствовал его, пожимая руку, и что-то спросил на норвежском. Тот ответил ему. Для меня всё это звучало так, как будто кто-то подавился раскалённым камнем и пытается выплюнуть его, попутно что-то произнося.

– Что ж, Милана, а вот и Магнус Стёре. Мой хороший друг. – Дальше Айварс снова перешёл на норвежский и что-то сказал Магнусу.

Тот кивнул и доброжелательно улыбнулся мне:

– Приятно познакомиться, Милана.

– Взаимно, – ответила я.

Он был одет довольно странно. Словно застрял в подростковом возрасте. Мне это понравилось. Значит, мы найдём общий язык. Больше всего я опасалась того, что знакомым Айварса окажется суровый серьёзный дядька, не умеющий даже улыбаться. Задавать вопросы такому человеку было бы проблематичнее.

– Милана мечтает о создании собственной видеоигры, – продолжил говорить