Одинокие сердца - Итсасо Лосано Мадарьяга

Виолетта и Арчибальд внимательно выслушали рассказ Сэма. Слова, прозвучавшие из его уст, окончательно подтвердили их подозрения. Сэм раскаивался в том, что совершил, но при этом отнюдь не чувствовал себя подавленным. Будучи по своей природе человеком расчетливым и расторопным, он уже дистанцировался от всего того, что произошло, и теперь размышлял над тем, что в подобной ситуации можно сделать. У него не было времени на слезы и сетования. Сэм изложил факты в хронологическом порядке, коротко и ясно. Он говорил без эмоций — как будто все происшедшее касалось не его лично, а какого-то очередного клиента. Усевшись в кресло и положив руки на подлокотники, он — с ослабленным узлом галстука и со слегка взъерошенной шевелюрой — вел себя раскованно, а его мозг работал с лихорадочной быстротой.

— Я подумал, что ты будешь представлять мои интересы, если дело дойдет до суда.

Эти слова были адресованы Арчибальду, который слушал Сэма внимательно и с абсолютно бесстрастным лицом.

— До суда дело, скорее всего, не дойдет, но я в случае чего согласен представлять твои интересы. А у тебя есть что им противопоставить?

Ну конечно, у Сэма было что им противопоставить: он мог обвинить Салливана, Кроуфорда и Лонингема в мошенничестве. А еще он был уверен в том, что архитектурная студия, в которой работает Сесл Эркшайн, — «Сансет проджектс» — предъявит им иск по поводу нарушения договорных обязательств. Так что Салливан, Кроуфорд и Лонингем наверняка согласятся вернуть дом его прежним хозяевам и получить уплаченные за него деньги обратно.

Одри молча сидела в кресле, и никто не обращал на нее внимания — как будто ее здесь не было. Ей казалось, что ею пренебрегают, однако сейчас был не самый подходящий момент для того, чтобы выражать недовольство. Лучше всего было просто смотреть и слушать.

Сэм поднялся с кресла и начал ходить взад-вперед по комнате, засунув руки в карманы и о чем-то задумавшись. Из раздумий его вывела Виолетта.

— Да, кстати, Сэм… — Она попыталась подыскать подходящие слова. — Я сегодня разговаривала по телефону с Алисон и…

— Алисон! — с усталым видом воскликнул Сэм, качая головой. — Я, похоже, почти забыл о самой последней из своих проблем. — Он впервые за весь вечер улыбнулся. — Она предъявила мне иск о расторжении брака и разделе имущества, — сказал он таким беспечным тоном, как будто сообщал матери, что его жена записалась в кружок рисования.

Эта новость, однако, никого особенно не удивила.

— Ага. Именно это она, наверное, и праздновала, сидя в ванне, — сказала Виолетта, чтобы хоть что-то сказать.

— Мне не хочется об этом разговаривать. — Сэм решительным жестом отмел реплику матери и, снова сев в кресло, взял со стоявшего рядом столика бокал с виски. — Мне сейчас необходима особая ясность мышления, и я не желаю забивать себе голову не очень важными мыслями. Если Алисон хочет со мной развестись, то я не возражаю. Мне ее обвинить практически не в чем.

— А чем ты теперь собираешься заниматься? И что будет с детьми?

Виолетту удивила беспечность, с которой ее сын относился к предстоящему разводу.

— Я буду заниматься тем, чем мне всегда нравилось заниматься, тем более что теперь для этого представилась хорошая возможность. — Сэм сидел в кресле, держа бокал с виски обеими руками и слегка наклонившись вперед. — Я начну с нуля в маленьком городке неподалеку от Лондона — буду заниматься местными судебными делами. Больше я пока никаких планов строить не хочу. Что будет со мной в будущем, то пусть и будет. Я поработал в большом адвокатском бюро и считаю, что это совсем не то, чем мне хотелось бы заниматься всю оставшуюся жизнь. Уж слишком там все сложно. — Сэм говорил, глядя сквозь золотистое дно своего бокала в пол. Задумавшись на несколько секунд, он поднял голову и, ни на кого не глядя, продолжил: — Я уже даже и не помню, когда в последний раз спал всю ночь напролет — с вечера и до утра — и когда мне в последний раз удавалось спокойно выпить бокальчик и почитать утреннюю газетку. У меня ни на что не оставалось времени…

Собеседники Сэма молча смотрели, как он допивает виски. Он, казалось, расслабился после большого напряжения — как тетива лука после того, как ее натянули и затем отпустили, выстрелив в цель. Сэм, прожив уже немало лет на свете, наконец начал осознавать, что ему от жизни нужно. Поерзав в кресле и вздохнув, он вдруг повернулся к сестре и спросил:

— Ну а ты-то как поживаешь? Я слышал, что у Джона дела пошли резко в гору. Он вроде бы стал руководителем филиала транснациональной компании, в которой работает, да?

В гостиной воцарилось молчание, однако только Виолетта и Одри чувствовали напряженность момента. Одри, глубоко вздохнув и набравшись решимости, сказала:

— А ты хорошо информирован относительно Джона. — Она сидела, скрестив ноги и засунув ладони под бедра. — У вас там, в высшем свете, все друг о друге знают… Мы с Джоном расстались. А еще я уволилась из музея. — Вот тут уже все присутствующие ощутили напряженность момента. — Так что далеко не тебе одному придется начинать все сначала, — произнесла в заключение Одри, усмехаясь, так сказать, в знак солидарности одного неудачника по отношению к другому.

— Ты уже думала, чем теперь будешь заниматься?

В голосе Сэма слышалась озабоченность.

«Вечно он разговаривает со мной покровительственным тоном. Сам попал в переделку, но при этом интересуется, чем я буду заниматься».

— Да, — ответила Одри с уверенностью, которой у нее в действительности не было. — Когда я училась в университете, я писала и защищала дипломную работу, посвященную антиквариату и старинным декоративным стилям. Чем мне теперь хотелось бы заниматься — так это организовать какой-нибудь бизнес в данной области…