Бурбон и ложь - Виктория Уайлдер

Поцеловав меня еще раз, он смотрит так, словно хочет еще многое сказать. И я хочу услышать все это.

— Отвези меня домой, ковбой.

Глава 34

Лейни

Три фотографии. Это все, что у меня осталось на память о матери. Память — неподходящее слово… Может быть, это просто возможность подтвердить факт, что она у меня была, но я ее никогда не знала. Я смотрю на то, как она улыбается моему отцу, какой счастливой она выглядит в своем импровизированном свадебном платье на фоне часовни Лас-Вегаса с бутылкой шампанского в руке. Я всегда считала это глупым и импульсивным поступком, но после того, как я столько времени занималась организацией свадеб и поняла, сколько денег на них тратят, я стала задаваться вопросом, не было ли это лучшим решением. Полюбить друг друга и произнести клятвы. Она не смогла сдержать своих, но мой отец всегда говорил, что самое лучшее в его любви к моей матери — это то, что у него есть я. Вытирая слезы, я думаю о нем и о том, насколько я отвратительна сама себе из-за того, что только что произошло.

Я кладу фотографии обратно в деревянную коробку и провожу пальцами по магниту из Диснейленда, по нашей фотографии, сделанной на набережной после празднования последнего учебного дня в седьмом классе, и по крошечному Будде, которого мы купили, когда провели день в Чайнатауне, гуляя и поедая пищу по Пелл-стрит, и который по словам отца должен принести мне удачу. Крошечные безделушки и кусочки бумаги — единственные вещи, которые для меня что-то значат.

— Кто-нибудь…

Это единственное слово, которое я слышу перед тем, как раздается душераздирающий крик, разносящийся эхом по коридору. Я не знала, что я такой человек. Я не знала, что я буду делать, если что-то или кто-то окажется в опасности, — сражаться или бежать. Но я не думаю. Я быстро выбегаю из помещения, но вместо того, чтобы умчаться прочь, я бегу на крики. Я оставляю свой телефон. Сумочку и кошелек. Я просто бегу на помощь, что бы и с кем бы ни происходило. Когда я поворачиваю за ярко освещенный угол и вижу кровь, стекающую по ее шее, разорванную, изуродованную кожу и слезы, стекающие по ее грязному лицу, я останавливаюсь, мое сердце выпрыгивает из груди, но оно не делает этого. Я не паникую. Мной овладевает мгновенная потребность помочь, найти проблему и устранить ее.

— Пожалуйста! О, Боже, пожалуйста, вытащи меня отсюда. Нам нужно уходить!

Я заглядываю ей за спину и ничего не вижу. Когда я поворачиваюсь, то замечаю пожарную сигнализацию. Я поднимаю пластиковую крышку и тяну вниз. Но ничего не происходит. Нет ни сигнала тревоги, ни звонка, только свет, мигающий над выходами. Почему нет сигнализации?

И тут я слышу его. Слышу его.

— Ты моя, хорошенькая воровка.

Я делаю глубокий вдох, и мне кажется, что на грудь давит тяжелый груз. Я начинаю кашлять, как только открываю глаза. Спина, грудь и верхняя губа влажные от пота. Теплая рука на моем предплечье помогает мне успокоиться. Именно она помогла мне проснуться. Я моргаю, отгоняя остатки кошмара. Небольшие фрагменты отличаются от реальности произошедшего, но они все равно усиливают мою тревогу. Я знаю, что он сказал не это, но от звука этого голоса у меня внутри все сжимается.

Может быть, именно встреча с Филиппом вызвала эти кошмары. Хотя Грант уверен, что с ним проблем не будет. Как я догадываюсь, Гранту не пришлось долго убеждать Филиппа, если он пригрозил разрушить роскошную жизнь, которую тот построил на Манхэттене. Этого должно быть достаточно, чтобы он держался подальше.

Но мои сны не о Филиппе. Они обо всем, что произошло на том складе после встречи с ним. Каждую ночь в течение последней недели я просыпалась вся мокрая от ужаса, вспоминая обрывки кошмаров. И с меня хватит. Я уже даже не расстраиваюсь, а просто злюсь. Ненавижу вновь переживать эти чувства, тревогу, адреналин от преследования, бесконечные «что, если». Я оглядываю комнату. Шторы задернуты, низкий гул системы кондиционирования поддерживает прохладную температуру, несмотря на то, что мое тело пылает.

— С тобой все в порядке. Это был просто плохой сон, — мягко говорит Грант, выводя маленькие кружочки на моей руке. Он не знает, о чем они, но все равно успокаивает меня.

Я сажусь и провожу руками по лицу. Кровать сдвигается, и Джулеп запрыгивает, настороженно усаживаясь в изножье кровати.

— Я в порядке, милая девочка, — говорю я и маню ее пальцами, подзывая поближе.

Грант приподнимается, лежа на животе, и целует мою руку.

— Хочешь поговорить об этом?

— Не очень. Я… — Я не знаю, что сказать. Мое тело гудит от чего-то, что кажется неправильным. Беспокойство, от которого я хотела бы избавиться.

Своим низким, хриплым с утра голосом, он отвечает за меня.

— Не в порядке?

Я качаю головой:

— Нет.

Он целует то место, где только что успокаивающе поглаживал мою руку.

— Может, я покажу тебе, что я делаю, когда я не в порядке?

Он встает прежде, чем я успеваю ответить, черные боксеры плотно облегают его восхитительную задницу.

Я сдерживаю улыбку, глядя на то, насколько красив этот мужчина, особенно утром. Привлекателен до умопомрачения.

— Это включает в себя то, что ты будешь ходить голым по своей кухне?

Он бросает мне в лицо футболку.

— Одевайся и встретимся в зале.

— Продолжай в том же духе.

Прошел почти час, и я уже запыхалась. Приятно выплеснуть свою энергию на боксерский мешок. После того как я почистила зубы и надела спортивный бюстгальтер и шорты вместо одной из его футболок, меня ждали обмотки для рук и пара боксерских перчаток.

Я снова бью по мешку.

Я все еще в плохом настроении. Злюсь и пытаюсь справиться с чувствами, но все равно злюсь. Я помогла кому-то, и все приятные чувства, связанные с этим, были перечеркнуты необходимостью оставить все, что я знала. И я до сих пор не рассказала Гранту обо всем произошедшем. Может, дело не столько в том, что я скрываю это от него, сколько в том, что Филипп появился.

Я снова бью по мешку.

Переезд и побег, каким бы разумным и безопасным он ни был, заставили меня чувствовать, что я не контролирую ситуацию. Эти кошмары лишь напоминают мне, что ничего еще не закончилось. Ответов нет. Я не знаю всей истории. И это