Между делами - Вэнди Джинджелл

— Ты просишь меня встать на сторону твоего сына, если он бросит вызов?

— Когда он бросит вызов. Да.

В этом не было никакого смысла. Вот она я, держу Меч Эрлинга, и он это знает: не может быть, чтобы он не знал, что я тоже эрлинг. Он также знал, что эрлинги были здесь для того, чтобы сражаться с другими эрлингами, пока не останется только один, который сможет принять корону. По всем правилам, он должен был пытаться убить меня, а не искать сотрудничества.

— Верно, — сказал я. — Ну, я его питомец и буду рядом с ним по контракту, так что тебе не нужно об этом беспокоиться.

— Я уверен, ты простишь меня за то, что я продолжаю беспокоиться о таких вещах, — сказал он, и его голос проник в моё сознание. Пополз, как червяк. — Как только один из моих людей вернулся без своего командира и услышал историю о некоем питомце, владеющем Мечом Эрлинга, мне стало очень любопытно. Я уже приходил к тебе однажды, чтобы посмотреть, что ты будешь делать: сегодня, похоже, я добился большего успеха. Хотя мой сын никогда не нуждался в Чемпионах, я хотел бы убедиться, что его союзники хорошо проверены.

Неразборчивый червь уже искал истину, хотя он и не давал ему точных указаний; он рыл норы, и всё, ради чего он рыл норы, было связано со словом «чемпионы». Какая-то часть моего разума дрогнула, испугавшись, что её вырвут с корнем вместе с её секретами, и выдала такой же шквал мелких, неполных истин, какой я использовала ранее в разговоре с Атиласом, чтобы скормить червю.

Никогда не встречала чемпиона. Только на днях услышал это слово. Не знаю, что всё это значит.

Червяк пережёвывал это, пока я колебалась, разрываясь между противоположными инстинктами: использовать этот момент, чтобы узнать всё, что смогу, или продолжать подбрасывать кусочки правды, чтобы накормить червяка и сбежать от отца Зеро как можно скорее; разрываясь между жаждой знаний и инстинктом самосохранения. Но я не могла позволить себе роскошь выбрать знания — по крайней мере, не сегодня, — потому что всё, что я узнала бы было тем, что узнал бы и отец Зеро.

Не подозревая о моей борьбе и не обращая внимания на неё, червь зарылся в землю, пока воспоминание, отточенное страхом, не пробилось сквозь поверхность моего разума. Тогда я поняла, что независимо от того, чего я хочу, червь действительно что-то найдёт — и потому, что там было что найти, и потому, что Атилас был прав: враждебная сила гораздо более склонна вызывать воспоминания, чем дружественная. С ледяной внезапностью я обнаружила, что действительно знаю о Чемпионах, и червь вцепился в эту уверенность острыми-преострыми зубами.

Я знала, что не могу позволить отцу Зеро увидеть то, что кипело у меня в голове. «Убирайся из моей головы!» рявкнула я и выплюнула этого маленького червячка, прежде чем он успел проглотить то, что накопал. Было слишком поздно, теперь уже слишком поздно, чтобы исправить то, что произошло. Слишком поздно заставлять отца Зеро думать, что я не смогу защитить себя от него. Слишком поздно что-либо предпринимать, кроме как убедиться, что он не увидит ничего, что могло бы ему помочь: ту огромную волну воспоминаний, которая давила на мой разум и мешала дышать, думать или говорить.

— Очень хорошо, — тихо сказал он, его слова были отрывочными, и их было трудно разобрать между вспышками воспоминаний. — На твоём месте, маленький человек, я бы не слишком беспокоился о случайных воспоминаниях. Ты поймёшь, что я очень снисходителен, если захочешь оставить всё, что осталось позади, и служить только мне. Беги, найди своего хозяина и хорошенько за ним присмотри. Мы продолжим наш разговор в другой раз. И передай этому предателю слуге, что в следующий раз, когда я его увижу, он пожалеет, что не сделал другого выбора.

Я не стала дожидаться, пока он повторит: я и мой рюкзак, мы вскочили на ноги и вышли из отделения доставки, воспоминания плотным потоком хлынули в моё в горло, в голову, в глаза. Меч был со мной, но, прежде чем мои ноги коснулись тропинки, он снова превратился в зонтик, и я побежала, бежала не разбирая дороги.

Я не знаю, куда я шла и как я туда попала, но оно было маленьким и влажным, и в нём была какая-то зелень, которая заглушала городской запах и пыталась наполнить мою голову мирными мыслями. Я развернула зонтик перед собой, ярко-желтый, и он завертелся у меня перед глазами, пока не превратился в огромную, притягивающую гравитацию дыру, в которую я и свалилась.

Я вспомнила.

Я вспомнила, как мои родители трясущимися руками заталкивали меня в мою комнату, а снизу доносились угрожающие и яростные речи.

— Вы не можете отказаться от контракта! Кто защитит вас, если вы откажетесь от нашей помощи? Неужели вы думаете, что это маленькое слабое создание добьётся успеха в испытаниях?

— Нам не нужен трон, и нам не нужна защита. Мы не продадим вам нашего ребёнка.

— Если вы не продадите его нам, то однажды обнаружите, что он так же мёртв, как и другие.

— Это лучше, чем отдать её душу такой группе, как вы. Мы защитим её по-своему: нам не нужны ваши деньги или ваша защита.

Я вспомнила, как однажды на улице, по дороге домой из супермаркета, мужчина с лицом, похожим на лицо мухи, уставился на меня своими огромными глазами и сказал: «Это тот самый ребёнок. Заберу его».

Я была погружена в мир, который выглядел так, словно я видела его сквозь дно банки, со странными закруглёнными краями и небом не того цвета, травой с не тем запахом, тенями не того оттенка.

Меня передавали из рук в руки мужчины и женщины, у которых было слишком много рук и острых зубов, которые кричали; жестокие щипки, чтобы заставить меня остановиться, а когда это не удалось, откровенное избиение.

Я вспомнила… Я вспомнила, как комната превратилась в хаос криков и крови, когда мой личный кошмар проложил смертоносную дорожку от двери прямо к центру комнаты, а я лежала избитая и почти без сознания на кровати, а вокруг него, когда он приближался, разворачивалась рукопашная схватка.

Я вспомнила, как выволакивала своё изломанное тело из комнаты на окраине этого ужасающего вихря, как, спотыкаясь, выбралась на улицу и чуть не угодила под автобус где-то в Кингстон-Бич.

Я ввалилась в тот автобус, и