Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова

Поняли. И принялись по коридорам расползаться, рассеиваться, ровно мука на ветру. Места хватает в палатах, за несколько минут ровно и не было никого.

Кто за занавесями стоит, кто в нише у окна, кто с тенями слился, затаился…

Люди?

А люди спят. И кажется Агафье, что нездоровый это сон, наведенный. А только и будить всех… сможет ли она? Это ж не просто покричать, это чужое заклятье переломить, да книжной ведьмы… когда не осталось бы другого выхода, она б и за это взялась, а сейчас — к чему?

Как начнется веселье, все одно клинки зазвенят, кровь прольется, супротив такого ни одно заклинание не выстоит. Живая кровь — живая сила человеческая.

Сама Агафья к внучке поспешила, в дверь костяшками пальцев стукнула. Устя ей мигом открыла… Борис поперек кровати лежал, не смог он с ведьмовством справиться.

Устя на бабушку посмотрела серьезно.

— Вот как увидела я, что на Борю сон накатывает, так и поняла все сразу.

— А на тебя?

— Я… чую. Но силы это колдовство надо мной не имеет.

— Сможешь мужа кровью своей напоить? Пусть просыпается, не ко времени ему спать-почивать. Мужчин оставила я, где они сказали… оххх!

Кольнуло снова Агафью под сердцем, Устя к ней бросилась, подхватила.

— Бабушка⁈

— не я это, Устя. Книга!

— КНИГА⁈

— Да… — Агафья быстро оправлялась. — Устя, милая, бежать мне надобно. Справишься ли? Кажется мне, что кто-то к Книге пришел, а зачем?

Устя все и без объяснений долгих поняла.

Ежели в такую ночь кто-то Книгу Черную потревожить решился, то не для доброго это дела делается. Вот и полетит туда Агафья быстрее ветра, глядишь, и удастся что предотвратить.

А когда нет, так хоть задержать ворога лютого.

Воины ничего там не сделают, разве сами полягут. А волхва…

Может, и переломит она чужое заклятье. А может, и не получится у нее ничего, тогда она сама там ляжет, судьба такая. Только и не откажешься от нее. Сейчас уж сделала Агафья, что могла, теперь и с ведьмой ей пришла пора переведаться.

Устя рыдать не стала, знак в воздухе сделала.

— Да хранят тебя Род и Жива!

— И тебя, внучка.

Агафья змеей в потайной ход скользнула.

Пробежала по нему, ног не чуя, старость свою проклиная, ах, ей бы лет на двадцать… ладно-ладно, на сто двадцать поменьше, она бы тут пролетела вихрем… о!

На улицу выскочила из подворотни темной, руки раскинула, позвала одними губами.

— Ветер, брат мой, друг мой, помоги…

И словно крылом в спину толкнуло.

Понятно, не могла она уж с такой скоростью бежать, как надобно, как сердце звало да требовало, помог ветер. Раздул одежду, подхватил, подтолкнул в спину, ровно парус натянул — и повлек по улице. Агафья и сомневаться не стала, полностью на волю ему отдалась.

Билось, билось тревожно сердце, чуяло недоброе…

И Устинья сейчас то же самое ощущала, и Добряна глухо стонала сквозь сон. Вот и летела Агафья, что есть сил у нее и у ветра, не обращая внимания, что случайных прохожих пугает, что выглядит она и вовсе жутко…

Ровно мышь летучая громадная по улице мчится, глаза сверкают, одежда-волосы развеваются… смотреть — и то страшно.

Ничего, посмотрят, не переломятся. Агафье не до людей сейчас было, успеть бы ей к Книге!

Когда несколько волхвов беду чуют… оно лучше соломку подстелить, чем бока отбить. А то и вообще — шею сломать.

* * *

Устя на руки свои посмотрела. Потом по левой руке, не задумавшись, ножом провела, капельки крови собрала на палец, мужа по губам мазнула.

— Моей кровью, свободной от чужого зла, тебя освобождаю. Как кровь моя в тебе, так и сила моя в тебе, так и цепи чужие спадут, так и власти над тобой не имут! Среди моря-окияна, на острове Буяне лежит белый богатырь — славен камень Алатырь, как он испокон веку лежит, так и мое заклятье легло, все пути злому колдовству заперло. А будь слово мое крепко!

Еще несколько капель крови Борису на губы упали, очнулся он, глаза открыл.

— Устёнушка, радость моя…

— Боря, не время спать-почивать, одеваться надобно, собираться. Чую, враги к нам идут, близко уж…

А большего и не понадобилось.

Подхватил Борис сначала оружие, потом уж одежду, принялся на себя натягивать, и кольчугу надел. А клинок вострый рядом лежит, и бегут по синеватому булату змеи лютые.

Чуют, сегодня они вволю крови человеческой напьются.

Да не до змей булатных сейчас Усте.

За дверью двое стрельцов стоят, выглянула Устинья, до губ каждого пальцем с кровью своей коснулась, да и обратно скрылась. Пусть в себя приходят, как знают. А что могла — она для них сделала, не погибнут они, как бараны на бойне.

Сказала ей Агафья, как с мужа чары снять, а о другом еще умолчала. Покамест не выветрится кровь ее, будет она с Борисом крепко связана. Ее сила — его сила. Его боль — ее боль.

А и правильно, Устя сегодня все на кон бросила. Когда Боря погибнет, то и ей не жить на земле-матушке, ни к чему ей жизнь такая. Улыбнулась она, плечи расправила. И Борис ей в ответ улыбнулся. Так, как мечталось некогда, как уж и не надеялась увидеть никогда, и от этой улыбки вчетверо сил у нее прибыло, сейчас бы и горы она своротила.

— Справимся, Устёнушка.

— Справимся, лЮбый мой.

Черный огонек разгорался все сильнее. Сегодня он без добычи не останется.

Глава 8

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой

Черная Книга.

Интересно, куда она делась, в той, черной жизни моей?

Хотя нет. Не интересно, ответ известен заранее. Осталась у ведьмы Сары. Или как там ее звали? А, неважно, главное, что вся эта нечисть иноземная на Россу хлынула, и преотлично себя чувствовала. Я же помню, как моя свекровушка выглядела. Это я ходила, что привидение замученное, а она — цвела! Странно только, что умерла так рано, могла б и еще сто лет прожить.

Или — не умерла?

Ан нет, помню я, как Федор убивался. Стало быть, какие-то ограничения были? Есть? Что-то такое моя свекровка сделала?

Или — еще проще? Может, иноземцы о ней позаботились, а может, и кое-кто другой.

В этой жизни уверена я, что Маринка умерла, и туда и дорога негодяйке! За Борю еще и мало ей!

А в