Лукан. Конец - Адриана Бринн

— Валентино?

— Тот самый.

— Валентино, я ничего о нем не знаю. Он так и не впустил меня, а если честно, я даже не пыталась. Я была слишком занята тем, чтобы разобраться в своей жизни с новообретенным отцом и всем, что происходило в то время. Черт, я эгоистка.

— Не кори себя за это. С нами непросто. — Он подмигивает, но это выглядит фальшиво. В его глазах нет прежнего света. — Твоего отца нашли, в плохом состоянии, но он выкарабкается.

Папа.

Боже мой, я прячусь от мира вместе с Луканом, когда мои люди страдают в одиночестве.

Чувство вины поглощает меня, и я даже не хочу его останавливать.

Я стараюсь сосредоточиться на других вещах, чтобы не спускаться в кроличью нору чувства вины и ненависти к себе, которые ничем не помогают в сложившейся ситуации.

И тут я вспомнила.

— Ты сказал, что фотография в твоей студии принадлежит моему отцу. Почему она у тебя? — Я спрашиваю о том, что не выходит у меня из головы с тех пор, как я нашла ее.

— Я мечтал о тебе еще до того, как узнал тебя, Андреа. Я жаждал того чувства покоя, которое ты вызывала во мне даже в юном возрасте. — Он крепче прижимает меня к себе. — Мой отец всегда был куском дерьма, особенно когда я и мои сестры были младше. Я был его единственным наследником, и, к сожалению, мы с этим мафиозным дерьмом не уживались даже тогда. Я любил искусство, чтение и обычные детские забавы. Моя мама любила брать меня с собой в музеи и галереи. Это было наше особое время, говорила она. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что она пыталась показать мне, что в жизни есть что-то большее, чем этот город. Она показывала мне это и поощряла мою любовь к искусству.

— Роман тоже любит искусство. — Сокрушенно шепчу я.

Лукан лишь крепче прижимает меня к себе и нежно гладит по плечу.

— Постарайся заснуть.

— Нет, продолжай. Я хочу знать все; кроме того, я не смогу уснуть. Только когда они все будут дома.

— Завтра я верну их домой.

— Я тебе верю. — Я шепчу ему, держа его все еще окровавленную руку в своей. Я должна чувствовать отвращение. Я должна бояться того, на что готов пойти этот человек, но я не боюсь. Я чувствую себя в безопасности, чего никогда не чувствовала и не думала, что когда-нибудь буду чувствовать из-за него.

— Коротко о длинной и унылой истории. Однажды я сопровождал Томмазо в особняк Николаси, чтобы он мог провести совещание с другими боссами. У меня был окровавленный нос, хромота и сломанное ребро, а все потому, что отец застал меня за чтением одного из многочисленных журналов об искусстве, которыми владела моя мама. Я находил это увлекательным, и это было моим спасением. От своей домашней жизни и от своего отца.

Я не могу представить, как маленький Лукан пострадал от человека, который должен был его оберегать.

Господи, позволь мне вернуть моего мальчика домой в целости и сохранности, чтобы он смог узнать своего отца и, может быть, все, что мы оба сломали, исцелится.

Он продолжает, а я слушаю, потому что по непонятным причинам его голос успокаивает меня.

— Я забрел в комнату Валентино, потому что в его комнате было все крутое художественное дерьмо, когда мы были моложе, и я хотел спрятаться там, пока Томмазо не придет за мной. У Валентино была фотография тебя и твоей мамы, надежно спрятанная в одной из его любимых книг. Фотография адресована твоему отцу.

— У Валентино была наша фотография? — В это трудно поверить, ведь он избегал меня как чумы с тех пор, как я узнала об их связи со мной и мамой.

— Да, он украл ее у твоего отца. В это трудно поверить, ведь Валентино был самым большим паинькой. — Он смеется.

Валентино?

В нем есть что-то заносчивое, но в духе безумного серийного убийцы.

— Как только я увидел ваши улыбающиеся лица и то, какими счастливыми вы обе выглядите на этой фотографии, я почувствовал зависть. Я хотел этого. Я хотел, чтобы у моих сестер была такая любовь. Они заслуживали этого, но жизнь сдала нам самые дерьмовые карты. — Он грустно улыбается, и я ненавижу это выражение его лица.

Жаль, что он не впустил меня раньше. Все могло бы быть так по-другому.

— Это был самый первый раз, когда я тебя увидел. После этого я не мог перестать видеть тебя. Каждый раз, когда я чувствовал необходимость причинить боль, я просто закрывал глаза, и твое улыбающееся лицо приземляло меня. Оно заглушало все дерьмо в моей голове. Уже тогда я был зависим от тебя. Потом ты выросла, и улыбка исчезла. Я хотел держаться подальше, потому что ты была самой большой угрозой для выполнения моего долга и обеспечения безопасности моих сестер.

— Ты выставил болезнь моей матери на всеобщее обозрение, чтобы я ушла? — Спрашиваю я.

— Да, так и было задумано. — Он отстраняется от меня и смотрит в потолок. — Если бы ты осталась, Бенедетто сделал бы все, что в его силах, чтобы удержать тебя там, только чтобы подгадить Кассиусу. Я не мог потерять должность босса. Я должен был защищать своих сестер, а титул капо гарантировал это.

Это не мой мир.

Он так же не его.

Почему, черт возьми, он остался?

— Я не пошел на это. — Шепчет он.

Я молчу и слушаю, как он выкладывает мне свои грехи и секреты.

— Я попросил Джиану связаться с этим дерьмовым сайтом сплетен и не дать блогам опубликовать новость, но мы доверились не тому человеку, и все полетело к чертям.

— Кому? — Арианне? Моим братьям?

— Неважно, она получила по заслугам.

Она.

— Это была твоя сестра?

— Кара и мухи не обидит.

— Я имела в виду Джиану. — Ту, о которой он избегал говорить.

Его тело напрягается, и он некоторое время молчит, прежде чем решиться ответить.

— Я не хочу об этом говорить. — Вздыхает он. — Кроме того, это не моя история, чтобы ее рассказывать.

Ладно, я пока оставлю это.

Еще столько тайн предстоит раскрыть.

И все это возвращается ко мне в полной мере.

Как он оплакивал свою мать, когда был моложе.

То, как он готов на все ради своих сестер.

Как он мог отправить меня в ад, потому что я мошенница и лгунья.

Как он позволил мне быть собой в Италии и не стал иррациональным и территориальным альфа-засранцем, когда я делала фотосессию.

Как он без