Охота на Трясогузку - Алиса Перова

— И что?..

— А то! Оглянись по сторонам и скажи, ты где-нибудь видишь леопарда?

— Не-эт, — я начинаю ржать, уловив бредовую мысль Геныча.

— Вот и я не вижу. А это значит что?..

— Что вам обоим пиздец, если не заткнётесь! — рявкает Инесса, и спорить с этой дамой — дело неблагодарное.

— Не, ну нормально? — обиженно гудит Геныч. — И это ещё меня Стефания называет грубияном, да по сравнению с Вами, мадам Германовна, я — лютик невинный.

— Послушай, лютик-ебанутик, либо страдай молча, либо добро пожаловать на выход, и леопард тебе навстречу.

— Не вовремя Вы плюнули мне в душу, — патетично бросает Геныч, и в палатке снова наступает тишина.

Я просыпаюсь от лёгкой щекотки по лицу и, осознав, что ещё ночь, с наслаждением вдыхаю знакомый и дурманящий запах волос. Неповторимый запах моей любимой женщины.

Она могла лечь отдельно, но почему-то пришла ко мне… дрожащая от ночной прохлады, желанная, родная.

Моё тело просыпается и реагирует мгновенно, но я сдерживаюсь и почти не двигаюсь, позволяя Аленькой устроиться так, как нам обоим всегда нравилось. Чтобы рыжие волосы щекотали моё лицо, аппетитная круглая попка вжималась в мой пах, а её длинные, сильные ноги сплетались с моими. И снова почувствовать и с восторгом осознать, что наши тела, как и прежде, идеально подходят друг другу.

Осторожно, едва касаясь, я провожу рукой по бедру, роскошному изгибу талии и замираю под грудью, с радостным и трепетным волнением ощущая, как часто-часто о мою ладонь бьётся её сердце. Сказать, что дурею от желания, вообще ничего не сказать. У меня тоже бешеная тахикардия, но я продолжаю пребывать в той же позе, только прижимаюсь ещё теснее… и слушаю. И сейчас этот сумасшедший грохот сердец вместо тысячи слов.

— Да не брыкайся ты! — сипло и сонно рычит Геныч, в один миг разрушив нашу идиллию.

— А ты сдвинь свои п-пудовые ручищи! — шипит Стешка.

— Не могу, это противоречит моей приро… — бубнит Геныч и, похоже, засыпает, так и не закончив фразу.

Сашка тихонько смеётся, и стук её сердца приходит в норму.

— Аленький, — шепчу ей в затылок.

— М-м? — она урчит и выгибается, как кошка.

— Я охренеть как тебя люблю.

— Знаю.

— Выйдешь за меня замуж?

— Вряд ли, — отвечает, не раздумывая, но отсутствие категоричного «нет» меня обнадёживает.

— Это неправильный ответ. Не спеши, подумай ещё, Алька, нам будет очень хорошо вместе.

— Плавали, знаем.

— Но теперь я предлагаю освоить синхронное плавание.

— Ты не справишься.

— Можем проверить…

— Отстань, я сплю.

— А я не могу. Лежу и думаю о том, какие красивые у нас будут дети.

— Не будут, у тебя ноги кривые.

— Об этом я узнал только от тебя, — я смеюсь. — Ты специально так говоришь, потому что не хочешь стать матерью моих детей?

— Я уже Кирюшками сыта по горло.

— Они забавные, — я улыбаюсь, вспоминая двух кнопок-племяшек. — Я тоже не против двойняшек… только рыженьких.

— Ой, не плети, ты даже Кирюшек боишься.

— Ну, есть немного, — признаюсь я. — Просто они чересчур активные, а я пока не очень умею с детьми. Но если привыкать с самого рождения, то уверен, что у меня всё получится. Может быть, даже лучше, чем у тебя.

— Не может, я уже на опыте.

— А давай проверим?

— Дети мои, только проверяйте молча, — подаёт голос Инесса и ехидно добавляет: — И да настигнут вас нерушимые узы брака, чтоб ни один блудный карась не сорвался с крючка.

— Аминь! — хихикает Стешка.

— Да… — неуверенно бормочет Жора.

А Сашкино сердце снова частит в мою ладонь. И я, так давно уже дёргающийся на крючке, зарываюсь лицом в ароматные рыжие кудри и, кажется, впервые за последние пять лет засыпаю счастливым.

* * *

Александрина

Утро наступает быстро и громко:

— Ну, Генка, х-хватит уже дурачиться, собирайся! — строго командует Стешка. — Или ты так и будешь х-ходить в одних трусах?

— В двух мне жарко, а без трусов как-то несолидно, — гудит он.

Я усмехаюсь и, не открывая глаз, прислушиваюсь к своим ощущениям. Тесно… жарко… и хочется мурчать и тереться о того, кто так горячо и опасно прижимается ко мне сзади. А ведь я давно успела забыть, каково это — просыпаться в ЕГО объятиях. Когда-то каждое моё утро было наполнено счастьем. Неужели это останется только в воспоминаниях? И даже если допустить, что мы снова сможем быть вместе, вернётся ли то упоительное состояние восторга? Или оно навсегда будет отравлено предательством?..

Хочу ли я быть с Вадимом? Такой короткий и простой вопрос, а у меня всё так долго и сложно, что уложить все чувства и эмоции в однозначный ответ невозможно. Столько лет я говорила себе «нет, ни за что, ненавижу!», и в тоже время хотела его больше всего на свете, если не сказать больше — это превратилось в мою безумную мечту.

Но проблема в том, что теперь, когда я, казалось бы, всё для себя решила, мне очень страшно признать это вслух. Боюсь, что дав шанс Вадьке, мне будет сложно простить себя за эту слабость. И я не понимаю, как с этим быть, и поделиться не с кем — ни Стешка, ни Инесса меня уже не поймут, разве что у виска покрутят. А больше всего я боюсь, что Вадим сдастся… ведь однажды он уже позволил мне уйти.

Стараясь не шевелиться, я прислушиваюсь к его ровному дыханию, а в моём животе, прямо под его ладонью, очумевшие бабочки исполняют ритуальные пляски. Никуда больше не хочу ехать, пусть убираются ко всем чертям и забудут про нас двоих хотя бы на один день. Но Стешка, не подозревающая о том, какие коварные мысли бродят в моей голове, уже принимается меня тормошить:

— Сашок, п-подъём, иначе мы сегодня ничего не успеем.

Ну, блин! Я зарываюсь лицом в подушку и надеюсь поймать ещё несколько минут блаженства. Но разве ж она отстанет?

— Подъём, я сказала!

Тиранка! Тиранша… тираниха… тьфу ты! Короче, коза приставучая!

А по ту сторону палатки раздаётся голос Германовны:

— Двадцать один, двадцать два… Жопу подними, ломаешься, как пряник с повидлом!

Похоже, у бедняги Жорика в самом разгаре утренняя зарядка.

— Двадцать четыре, — отсчитывает Инесса.

— Пиять! — возмущается Жора.

— Ух ты, Пифагор! Ладно, пусть будет двадцать пять.

— Сэм! — негодует Жорик.

— Так, ты мне тут не языком болтай, а отжимайся давай.

— Биляд! — тихо ворчит грек под ехидное хихиканье Германовны.

А совсем близко от меня недовольно рычит Геныч:

— Грёбаная духота, у меня даже глаза вспотели.

— Так очки сними, — психует Стешка. — И вообще, надень штаны и выйди уже из