Сошествие в Аид - Хейзел Райли

никогда не загадывала желаний. Просто потому, что у меня надежда умирает первой. Если я загадывала, это значило — оно не сбудется. Для меня это было «пусть кроссовки дотянут до следующей зарплаты отца». «Пусть счёт за свет в этот месяц упадёт, я же так старалась экономить». Мне не хочется снова просить о чём-то, что обернётся ещё одной отповедью от реальности.

Я срываю колпачок с ручки и зажимаю его губами, уставившись на белый квадратик в руке. Хайдес выравнивается со мной, приподнимая бровь. Он, похоже, уже написал своё — складывает лист и цепляет на гирлянду. Вместо того чтобы уйти, остаётся и смотрит на меня.

Я игнорирую его свежий запах и тихий шорох кожи его куртки, задевающей мою. Начинаю рисовать. Не знаю почему — выходит само. Рисую стакан воды, как могу, и закрашиваю его целиком, добавляю капли, переливающиеся через край и падающие на воображаемую поверхность. Складываю листок и вешаю рядом — прямо под бумажкой Хайдеса.

Я знаю, он увидел мой жалкий арт и знает, что он для меня значит. И он не комментирует. Впервые Хайдес Лайвли меня не подкалывает.

Он наклоняется и вытаскивает у меня изо рта колпачок. Берёт из руки ручку и защёлкивает. Он всё ещё не произнёс ни слова — и я не знаю, как долго он будет держать этот обет тишины.

И вдруг его пальцы переплетаются с моими. Он ведёт меня подальше от толпы, от друзей, от брата и от других Лайвли. Я иду покорно, поражённая тем, как сильно хотела, чтобы у нас было это «вдвоём».

Мы останавливаемся у дерева на другом конце сада. Тьма, тишина, ни людей, ни света. Он отпускает мою руку.

— Зачем? — спрашиваю.

Он мнётся:

— Хотел сказать, что завтра утром тренировать тебя буду я.

Я прищуриваюсь и киваю:

— Ладно.

— Если ты не против, — добавляет с лёгкой провокацией.

— Переживу, — отвечаю в тон.

Мы улыбаемся одновременно. И, уловив это, одновременно становимся серьёзными. Я давлю смешок. Почему я так нервничаю?

Наверное, потому что каждый раз, когда остаёмся наедине, нас заносит всё дальше. После фруктов и того, как я целовала его живот, страшно представить следующий уровень.

— Ну, — разрываю натянутую тишину я. — Тогда мне лучше идти спать. Завтра кое-кто ожидает, что я явлюсь в зал на рассвете.

Он не реагирует. О чём-то думает и тщательно прячет это от меня.

— Да, тебе стоит отдохнуть, — бормочет скорее себе, чем мне.

Я поворачиваюсь, полная сомнений и досады. Он взял меня за руку, отвёл в укромный угол — чтобы сказать то, что я и так знаю? И тут же, спустя пять минут, отправить меня восвояси? Я уверена: он хотел сказать ещё, но не находит смелости.

— Спокойной ночи, — бурчу.

— Хейвен?

Я замираю с ногой в воздухе, ставлю её на траву и стою к нему спиной:

— Да?

— Я утром в зале забыл сделать одну вещь, — голос у него дрожит.

Сердце молотит.

— Какую?

Сначала он молчит, и мне хочется упасть на землю и заорать от фрустрации. Но потом до меня долетает одно слово:

— Эту.

Я не успеваю повернуться — он сам меня разворачивает. Его пальцы намертво охватывают мой запястье — и мы оказываемся лицом к лицу. Я пытаюсь что-то сказать, но его ладони уже обрамляют моё лицо, и наши губы встречаются.

Глава 25

Богиня

Аид — владыка множества богатств, даров земли: драгоценные металлы, символы твёрдости и постоянства. Но у Аида есть и великая слабость — страсть к Персефоне.

Хайдес

В тот миг, когда мои губы касаются губ Хейвен, для меня всё кончено. Обратной дороги не будет. Я много раз пытался представить, как это — поцеловать её, и всегда приходил к одному ответу: чертовски прекрасно. В этом я не сомневался ни секунды.

Не помню, когда впервые задался этим вопросом. Может, в тот день, когда увидел, как она идёт в западное крыло Йеля, с бейджем первокурсницы на груди. Может, когда она напрямик спросила, откуда у меня шрам на лице. Может, в вечер открытия игр, когда была готова раздеться перед всеми, хотя и выиграла. А может, и не было «первого момента». Может, мысль о её поцелуе поселилась в голове сразу, как только мои глаза увидели это смешное, нежное лицо, прозрачную кожу и розовые щёки. Ее миниатюрное тело и тонкую талию, которая переходит в бёдра — туда, где я хочу прижать ладони и больше никогда не убирать.

Любая её провокация, каждое резкое слово, каждый наезд, каждая фраза, брошенная мне в лицо с яростью… ничто из этого не способно выбить из головы желание узнать вкус её губ. Желание коснуться каждого сантиметра голой кожи и целовать, пока не сотру до последней искорки терпения.

Меня ничто не заводит сильнее, чем решимость. А эта девчонка — самая решительная из всех, кого я знал. До упрямства, до глупой гордости. И я такой же идиот: знаю, что каждый раз, когда она вляпается, буду рядом, чтобы вытаскивать.

Но я ошибался. «Чертовски прекрасно» — это оскорбление для её мягких, горячих губ, которые двигаются навстречу с той же жадностью, что и мои. Это гораздо больше.

В жизни я целовал много. Поцелуи были только ступенькой к сексу: не интересовали, а иногда раздражали. Но Хейвен… Чёрт, я мог бы целовать её часами, не дотронувшись больше ни до чего.

Её руки обнимают меня за шею, мои ладони ложатся на бёдра — тяну её ближе, пока наши тела не слипаются, будто я хочу вмонтировать её в себя. Прижимаю к шершавой коре дерева, не отрываясь от её губ.

Первым прошу разрешения — язык легко находит дорогу внутрь, и Хейвен жмётся ко мне ещё сильнее. Я рычу, как зверь: не думал, что она хочет того же, что и я, — до такой степени. И теперь я хочу лишь сорвать с неё одежду и дать то облегчение, которого она так отчаянно просит.

Запускаю руки под её худи, нахожу горячую гладкую кожу — ту самую, к которой уже прикасался, поправляя её на тренировках. Сейчас можно дальше. Играю с краем спортивного топа, пропуская под него только указательный. Касаюсь подушечкой соска — Хейвен стонет, прямо мне в рот. Так громко, что ей приходится прервать поцелуй и откинуть голову.

Я замираю, чтобы смотреть. Чтобы жадно разглядывать. Щёки пылают, губы распухли от моих поцелуев, дыхание рвётся, медные пряди беспорядочно обрамляют лицо. Она — богиня. Моя богиня, которая просит, чтобы её трогали и поклонялись