Наследница царицы Савской - Индия Эдхилл

Я знала, что она сказала бы то же самое, даже если бы ей пришлось босиком пройти по углям, чтобы добраться до меня.

Улыбнувшись, я пригласила ее сесть.

– Я рада тебе. Думаю, твоей торговле не повредит, если узнают, что тебя позвали во дворец, чтобы сделать заказ.

Она ответила мне улыбкой.

– Чего изволит царевна? Я могу изготовить для тебя все, что пожелаешь…

– Мне нужен перстень с печаткой. Ты ведь сама вырезаешь камни?

– Да, и я искусна в этом. Мало кто знает об этом, но еще до смерти мужа руки у него окостенели и плохо слушались его. В то время его заказы выполняла я.

Яалом развязала свой узелок. Она расстелила ткань у моих ног и принялась раскладывать на ней драгоценные камни.

– И никто не догадался? – спросила я.

– Напротив, – покачала она головой, – многие говорили, что он стал искуснее.

Она разложила все принесенные с собой камешки и посмотрела на меня.

– Ты говоришь, тебе нужна печать? Какой камень тебе по душе? Может быть, есть камень, который приносит тебе удачу или счастье в любовных делах?

Покачав головой, я взглянула на драгоценные камни, разложенные ровными рядами на темной ткани, сверкавшие на солнце. Яалом принесла в царский дворец все самое ценное из своих запасов. Я опустилась на колени, чтобы лучше присмотреться. Вот бирюза, яркая, как небо, хрусталь, прозрачный, как дождевая вода. Кошачий глаз и яшма, оникс и нефрит. И один кроваво-красный рубин.

Ни один камень меня не привлекал, кроме рубина, а его я бы не выбрала. Я не хотела пачкать свою эмблему кровью.

– Тяжело решить, правда? – негромко сказала Яалом. – Может быть, поищешь свой любимый цвет? Я вижу, тебя привлекают огненные камни. Посмотри на этот поближе, царевна, подержи его в руках и оцени красоту оттенка.

Она придвинула ко мне один из камней, и я взяла его в руки. Сердолик теплого золотистого цвета, словно мед, освещенный солнцем.

– Очень хороший камень, без единого изъяна. Я могу вырезать из него, что прикажешь.

Сердолик, камень мира и согласия. Да, я нашла то, что нужно.

– Я возьму этот камень, – кивнула я, – он мне подходит.

– А сама печать? Царевна уже знает, что нужно изобразить?

– Да, – ответила я, – на печати будет феникс, взлетающий из костра.

Песнь Ваалит

Теперь я видела ясно, словно в погожий зимний день, каков окружающий меня мир, как будто перстень с фениксом, который я носила, обладал магической силой, исцелял от слепоты. И у меня вызывало гнев то, что я видела. Как мне удавалось терпеть это рабство? Как я могла ценить и любить эти оковы?

Ведь то, что я считала своим богатством и защитой, на самом деле оказалось цепями из бросового железа. Каждая диадема, которую отец возлагал мне на голову, превращалась в дополнительное бремя. Каждая стена, которую он воздвигал между мной и миром, лишь отгораживала меня от настоящей жизни.

Дворец на самом деле оказался тюрьмой, а все мои роскошные наряды и украшения – путами, которые связывали меня. Как я могла столько времени жить в такой слепоте?

Освободившись от своих сладких иллюзий, я не понимала, как другие женщины во дворце выдерживают жизнь в этой золотой клетке. «Может быть, они и не выдерживают, может быть, они тоже сгорают», – говорила я себе.

Но, если другие страдали, как и я, ни единого признака этого я не замечала. Пока еще не замечала.

Не находя себе места, я бродила по гарему, молча наблюдая и оценивая, словно кошка. Как я могла когда-то спокойно и счастливо жить в этой разукрашенной тюрьме? Как могли жены моего отца терпеть эту жизнь, запертые в четырех стенах, скованные обычаями и страхом?

Я остановилась у ворот в ближайший сад. Там отдыхала госпожа Меласадна, улыбаясь десятку крошечных собачек, облепивших ее, как хлопья белой пены. Сверкая черными, словно обсидиан, глазками, они лизали своей хозяйке руки, а та смеялась. Их язычки мелькали, будто розовые змейки. Один из сыновей Меласадны подполз к собакам и потянулся к позолоченному кожаному мячику, лежавшему у ног матери. Он изо всех сил хлопнул по мячу, который покатился по вымощенному гладким камнем двору. Все собачки бросились за игрушкой, заливаясь звонким лаем. Следом пополз мой братишка, тоже пронзительно гавкая, словно и он превратился в собаку.

Меласадна, смеясь, подняла мячик. Собачки метались у ее ног и танцевали на задних лапках. Сын сел и замахал руками. Меласадна уже хотела бросить им мяч, но обернулась и увидела меня у ворот.

– Входи, царевна! Поиграй с нами, – с улыбкой позвала она.

Но я не хотела ни с кем делить свое одиночество. Покачав головой, я отступила в отбрасываемую крышей тень. За спиной у меня восторженные детские крики смешивались со звонким лаем и женским смехом. Веселый шум эхом отлетал от нагретых солнцем каменных стен сада госпожи Меласадны.

«Собачки и дети. Как ей удается этим довольствоваться?»

Весь этот долгий день я исподтишка наблюдала за отцовскими женами. Я говорила себе, что ищу знания, пытаясь понять, как женщине удается провести всю жизнь в оковах, никогда не осмеливаясь даже признать, что она заперта в своем мирке, словно в клетке.

Но моя истинная цель была не столь благородна. В моих поисках меня вел гнев. Я злилась на этих женщин. Их радость выглядела издевкой над моим несчастьем. А еще я злилась на себя за то, что так долго жила спокойно в этом раю, созданном для глупцов.

И вот я бродила по коридорам и дворикам в поисках признаков безумия отцовских жен, чтобы доказать себе, как я проницательна и насколько превосхожу их.

Много лет спустя, перебирая воспоминания тех бурных юных дней, я увидела, что нашла лишь доказательства спокойной силы человеческого сердца. А безумной была только я сама, воображавшая, будто все женщины мечтают о том же, что и я. Большинство женщин, как и большинство мужчин, строили свою стену жизни из самых обычных камней. Муж, дети, подруги. Какой-нибудь труд, пусть даже самый простой. Обычные камни, которые легко найти, особенно если человек не очень привередлив. Так я думала тогда и в глубине души презирала этих женщин. Ведь я жаждала самоцветов и мечтала о великих свершениях.

Лишь с возрастом мы приобретаем умение ценить простые удовольствия, любоваться обычными камешками, которым любовь придает блеск, затмевающий золото. И все же я думаю, что была в четырнадцать лет не более глупа, чем любая другая девчонка. В конце концов, самые строгие судьи для себя – мы сами.

Но мне повезло с учителями. И я могу честно сказать, что прислушивалась к их урокам. Когда говорили те, кем я восхищалась, мне хватало ума не упускать ни слова. Когда они действовали, я наблюдала, как они поступают и почему.

Так было и в тот день, когда Хуррами поймала заблудившегося щенка и приобрела для своей госпожи новую союзницу.