Мгновения - Рябинина

Мы ведь ничего ей не рассказывали, и она не знает, как эта девчонка с луком и ее милый жених важны для страны. Для повстанцев. Для восстания.

Что если она снова как в прошлый раз забилась где-то в углу своей комнатки и не выходит? Кто поможет ей? Кто скажет, что все в порядке? Что ей не стоит переживать? Что я никогда не отпущу ее, хоть нас и разделяют километры?

Закрываю глаза и вздыхаю.

Ответ — никто.

Сбоку снова кто-то копошится, но теперь я уже знаю, что это Китнисс и даже не открываю глаз. Через секунду Пит тихонько зовет меня по имени:

— Финник, — он внимательно смотрит на меня и, когда я вопросительно поднимаю брови, спрашивает. — Ты спал?

— Нет, — так же тихо отвечаю я, чтобы не разбудить Китнисс. — Просто мне тошно от того, что я вижу вокруг.

— Да уж… Я тебя понимаю, — отвечает Пит и тихонько передвигается поближе ко мне. Китнисс на своем месте скручивается в комочек. — Может, тебя подменить?

— Нет, не надо. Я не хочу спать.

— Просто такой сложный денек выдался… — я перебиваю его.

— Спасибо, Пит. Спать я не буду.

— Ладно, извини, — он хмурится. Явно раздумывает над тем, что сказать дальше. — Я просто хотел сказать… Ты же мне жизнь спас. Дважды. Тут простым «спасибо» не отделаешься.

— Простого «спасибо» вполне хватит. Не переживай по этому поводу. Тем более, второй раз спас тебя не я. Это… она.

— Да, я понимаю, но ты же ведь знал, что она сделает это, так? Так что я твой должник. Правда. Буду обязан тебе жизнью.

— Должником быть очень неприятно. Наверное, ты знаешь, да? Она ведь, — я кивнул в сторону спящей Китнисс, — на прошлых Играх тоже тебя спасла. Как она сражалась за это лекарство… Да уж. Видимо, она тебя очень любит, — Пит улыбается и набирает в ладошки песка.

— С ней мы вроде как квиты. По крайней мере, она так считает.

— Так что же, ты ей еще до Игр жизнь спасал? — такой поворот меня удивляет.

— Не то чтобы спасал… Так пустяки. Но с Китнисс лучше не спорить, — он усмехнулся и взглянул на меня. — И кстати… Хеймитч рассказал мне о твоей… о ней. Мне жаль, что все так получилось. Правда, жаль.

Я кивнул. Последнее, что мне хотелось бы обсуждать с ним, так это мои отношения с Энни.

— Было бы куда хуже, если бы она была здесь.

— Мне ли не знать, — печально улыбнулся он и взглянул на Китнисс, которая испуганно хмурилась сквозь сон.

— Кошмары? — спросил я.

— Да… каждую ночь. До того, как объявили о Квартальной Бойне, ей становилось лучше, а потом опять все началось сначала.

— Ужасно жить, когда кошмары и во сне и наяву, — вдохнул я.

— Так ты поэтому спать не хочешь? У тебя тоже? — я кивнул.

— А у тебя что, нет?

— Я свои кошмары рисую. Так что на мои выставки (если они когда-нибудь состоятся) лучше не приходить, — улыбнулся он.

— Повезло тебе. Уж лучше так, чем каждый вечер бояться закрывать глаза. Только я, к сожалению, рисую хуже соседских детей.

— Да ну, перестань. Бесполезный талант. По-крайней мере здесь, — он обвел руками вокруг себя.

— Не скажи. Можно нарисовать что-то, что будет греть тебя. Возможно, только ты будешь знать, что обозначает этот рисунок, но смотря на него, ты будешь понимать, что сдаваться нельзя.

— Да, можно, — усмехнулся он. — Только вот я холста с собой не прихватил.

Комок в моем горле немного ослаб и позволил мне искренне улыбнуться.

— Я об этом не подумал, — ответил я и увидел, как Пит вычерчивает на песке птицу. Сойку, как на броши Китнисс. — Хотя хорошему художнику и холст не нужен.

Он улыбнулся и открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом передумал и замолчал.

— Да ладно, говори. Кто знает, сколько нам жить осталось? Так и помрем: я заинтригованный, а ты с чувством, что не все сказал, — он снова улыбнулся, но потом его лицо стало серьезным, и он повернулся ко мне.

— А что бы ты нарисовал, если бы умел? Ты ведь явно думал о чем-то, когда говорил мне о картине, которая вселяет надежду, — я не стал отвечать сразу, поэтому он снова заговорил. — Но если не хочешь, не отвечай. Это все равно твое личное.

Я помолчал еще немного, а потом все же ответил. Возможно, не будь мы сейчас на арене, на волоске от смерти, безумно запуганные, но выкроившие пару минут на то, чтобы поговорить, я бы не стал отвечать, но сейчас был именно тот самый редкий случай, когда сказать правду даже лучше. Пускай ее и услышат миллионы…

— Я бы нарисовал последний вечер перед Жатвой, — сказал я, и Пит удивленно поднял брови. — Это был волшебный вечер. Тихое море, крики чаек, смех детей где-то вдалеке, музыка, которая доносится с корабля, розовое закатное небо и… она.

Пит помолчал немного, вглядываясь в мое лицо, а потом отвел взгляд, грустно вздохнул и ответил:

— Я мог бы пообещать, что нарисую тебе такую картину, но мы вряд ли встретимся когда-нибудь, — он замолчал, а потом усмехнулся. — Я даже не уверен, что доживу до конца недели.

— Да уж… Это точно. Но если бы ты пообещал, у тебя был бы стимул победить.

Он улыбнулся и отрицательно помотал головой.

— Все дело в том, что она, — он указал пальцем на все еще спящую Китнисс. — Мой самый большой стимул проиграть, потому что жить без нее, это… Да что я тебе рассказываю? Ты и сам понимаешь.

— К сожалению, понимаю.

Молчание затянулось, и я решил предложить Питу лечь спать, чтобы отдохнуть перед завтрашнем днем, но он заговорил первый.

— Отец всегда говорил мне, что если происходит что-то плохое, то всегда нужно думать о хорошем, чтобы отогнать дурные мысли. Может быть, тебе это поможет? Представь себе картину того вечера. Пусть над нами сейчас и сияет голограммная черная картинка, представь себе, что это именно то самое розовое закатное небо. Тем более и море здесь есть. Попробуй. Все равно хуже не будет.

Я закрыл глаза и представил себе тот вечер, плавно перетекающий в ночь, а потом и в утро. Без лишних разговоров. Без ненужных людей. Только мы вдвоем. И все, что вокруг — пустяки.

“Ты же меня никогда не отпустишь?” — в глазах Энни неуверенность, будто она боится получить не тот ответ, который ожидала.

“Ты ведь и сама знаешь, что никогда.”

” Но почему?”

“Потому что я люблю тебя. А