Черноокая печаль - Зарина Солнцева

— А вот мать трогать не надо.

— Да простит меня, конечно, тетя Власта! Но умудрилась же она родить такую идиотину, как ты!

— Ой, да хватит кудахтать, Мирон. — Недовольно отмахиваюсь от медведя. — Всё будет как в мёде! Это я тебе обещаю.

— В меде будешь ты, Третьяк, подвешенный на дерево жопой кверху, прямо возле улья с дикими пчелами. — Мстительно вещает собрат, наступая на меня. — И зная тутушку Власту, рядом с тобой буду голышом, обмазанный медом, висеть и я!

Не то чтобы слова Мирона не могли быть правдой. Матушка местами может вспылить, это да. Но в самом-то деле нечего ей лезть в мужские дела правления.

В конце концов, вождь клана мой брат, а я его правая лапа. И вообще, сказал я, что достану это железо! Значит, достану. Или не звать меня Третьяк Стальная Лапа!

— Да будет тебе скулить, Макар. — Откинувшись спиной на выбеленные стены в выделенной нам комнате на постоялом дворе, я хмуро глянул на товарища. — Мы же быстро метнемся в Белоярск и обратно в лес. Ну должен же я узреть кузнеца, что такое диво промышляет!

— Боги, — друг закатил глаза к небу, а потом глянул на меня. — Надо оно тебе, как зайцу второй хвост! Да и потом, война почти кончилась, одолели мы этих тварей. О мирной жизни думать надобно. Мать твоя спит и видит, как бы вы с братьями женились. А вы...

— Вот хватит мне тут мед в уши лить! Чего ты за мной хвостом увязался, раз такой правильный? Женился бы селений, и всё!

— Третьяк...

— Не трещи, как трещотка, брат. Аль хочешь мне в дороге тылом и помощью надежной быть, тогда пойдем. А если уж пришел мне уши промывать, так не серчай. Да только чесал бы обратно в селение.

— Вот всегда так с тобой... Уж признайся, по бабам тебе охота.

— А то тебе нет?

Поддел я его, и тот демонстративно повернулся ко мне «тылом», скрестив руки на массивной груди.

— От человеческих баб много проблем. И верными они быть не умеют.

— А наши так мастерицы в этом нелегком деле. Ты только напомни-ка мне, в начале семицы Блажена кувыркается с Вьюном, в конце с Добрыней, а с тобой когда успевает?

— Да пошел ты!

Фырчит он гневно, но не обижается. Сам ведь знает, что правда. У медведиц и волчиц куда более больше прав, чем у человечек.

— Так я всегда рад. — Хмыкаю ему в ответ, покидая комнату. А за спиной слышу ворчание друга.

— Попадем мы с тобой, Третьяк, как пить дать попадем.

И надувается недовольно Мирон. А я хмыкаю себе под нос. Все равно за мной увяжется. Мы же с ним не разлей вода. Да и потом, упрямый я. Если чего в голову взбрело, то уже не вытресишь. Братья привыкли. А мать... А она нет. Оттого, что упрямство я у нее чуть ли не через материнское молоко впитал.

Эх, видел бы кто эти изящные клинки этого мастера. Просто красотень такая. Оттого мне надо быстрее Назара добраться до кузнеца этого и в свои лапки его забрать. Белым и черным волкам сейчас не до нас. Серым тем паче, они куда более далече. Так что соперник у меня один.

А у Назарки глаз-то наметан на ценные камушки-то.

Мне лишь однажды повезло подержать в руках такой клинок. Легкий как перышко, острый как наточенное стекло. И красиво, черт подери! Видать, сам Сварог этого умельца благословил.

Да и вообще у людишек много чего интересного можно найти. К примеру, бабы. А они у них заглядение как чудны.

Медведиц по природе меньше рождается. А еще они жуть как избалованы. Чуют власть, заразы. Нет, под матушкиной лапой не забалуешь. Но это еще не значит, что они тушуются плести свои интриги. Да и волна чумы многих скосила лет этак десять назад. И детишек, и в особенности самок. Еще и с характером девки наши. То хочу, то не хочу...

А вот людские бабы мягкие и покорные. Заласкают, накормят... Прям ух! Нежненькие такие. Да, здесь куда более по нраву, чем в родных краях. Там-то точно не загуляешь.

А тут-то к ласке каждая готова. Поговаривают, что людские мужи часто бьют своих благоверных. Странное это дело. У нас, телесные наказания за особо страшные нарушения. А так, лишь потому что просто захотелось... Скорее она огреет сковородкой в те самые дниб потому как просто захотелось!

Неспешно спускаясь вниз по лестнице, с легким предвкушением вспоминая широкие, пышные богатства подавальщицы, что нас обслуживала с Мироном вечером.

Хороша бесовка... Я бы такую на сеновале помял. Тем более, что она так глазками в мою сторону стреляла, что аж...

— Микуля, не тронь, молю богами!!!!

Быстрее инстинктивно, чем осознано, я ухватил за шкирку мужика с занесеным кулаком над бабой и как шмякнул того об стену, он мигом протрезвел.

— Микулечка... Родной... Не гуляла я... Верная тебе. Правду тебе говорю... Разродиться на днях должна...

Довольно молодая молодка придерживала с трудом большой такой живот и все давилась слезами.

— Подстилка!!! — Рявкнул тот пьяно и, ухватившись за стол, с трудом встал на ноги. — Феврония же повитуха она все посчитала мне... Все сказал... Все... Ах ты ж га...

— Аааа!!!!

Внезапный вскрик молодки заставил и меня, и мужика вздрогнуть. Ухватившись за косяк двери до побеления пальцев, светловолосая что есть силы закричала. Тихий звук стекающей воды привлек мое внимание, под подолом платья вскоро собралась лужа. С подозрительно красным оттенком.

Я, конечно, мало родящих баб на своем веку угледел, но, кажись мне, не такого цвета должны быть воды.

— Ааааа!

— Ты чего, Ляль?

— А-а-а-а!

— Ты чего, Ляль?

Глупо хлопая глазами, он уставился на нее, будто корни пустив к месту. Сидит, глазами хлопает, будто не он в этом виноватый!

— Ты...

— Ааааа!

— Рожает она, идритить твою налево!

Не выдержал да рявкнул я, зарядив ему затрещину, да с силой просчитался, и мужика, кажись, отрубило. Вот те на...

— Ма-мо-чка...

Завыла белугой молодка, осев на колени и тяжело дыша. По щекам текли слезы, морщась от боли, она глянула на меня с мольбой.

— Молю...пожалуйста...сделай...целителя...позови...

— Ох, едрена вошь!

Тихо выругался я и подбежал к ней. За спиной заскрипели половицы