Маша попала - Сима Гольдман

— Здравы будьте, чем могу?

— Добра, госпожа, вот привел тебе благодарного товарища из лесу. Володька, — представил мне лесовичок друга.

— Марья, ведунья местная.

— Благодарствую, госпожа Марья за заботы о запруде моей. Алёнка, бесявая девка, жизни не давала слезами своими, а теперь тишь да гладь, только песни лягушек-подружек по вечерам, — он умилительно зажмурился, а затем протянул мне сетку с рыбёшками полную. Таким дарам природы мы завсегда рады.

— Ну что же, рада.

— Ты это… Помоги немного еще… Утоп у нас один, так со дна матерится, как пёс, жития не дает никакого, — пожаловался водяной.

Жаль его стало мне сердобольной, решила, нужно помочь. Друг моего друга — мой друг.

— Помогу, чем смогу. Только рыбку занесу и накидку надену.

Дома бурлил оживленный спор: альтруизм против корысти. Нечисть против покойника. Вековые знания против житейской мудрости.

Понятно, ловить здесь нечего.

Вооружившись веревкой и резиновыми сапогами, я отправилась к несчастному на выручку.

— Веди!

И мы пошли.

8

Да, попала так, попала. Под сапогами противно чавкала болотистая каша. Где-то ухнул филин от эстетического шока. Лягушки разбежались кто куда в страхе отхватить инфаркт.

— А я тебе говорю, имей совесть!

— Чего нет — того нет! — наглец не планировал сдаваться, — Как с любимой Клавою, я по речке плаваю. И пристать всё не могу — муж стоит на берегу-у-у…

Этот похабник мало того, что матерился как портовый грузчик, уронивший на ногу кирпич, так еще и горланил частушки не менее занимательные.

— Как звать тебя, убогий? — спросила я мучителя, потирая виски. Лучше начать со знакомства.

Парень выглядел для утопленника очень даже неплохо. Стрижка «под горшок», русые волосы, длинная рубаха… Чистый и опрятный при жизни был видать.

— От убогой слышу! — огрызнулись мне в ответ, — Макаром зовут. Пастух я из соседней деревеньки — Найденки.

— Расскажи мне, чем жизнь тебе опостылела, что решил здеся упокоиться?

— Дык я и не хотел покоиться… — Он развел руками. — Это все Любава. Зазноба моя.

Володька поперхнулся, услыхав дивные речи юнца.

Не зря Тимошка говорит, семь раз бабу послушай, один раз прими верное решение и не слушай больше. Вечно от нас одни проблемы.

— А это еще кто?

— Дык дочь моя, — отмер водяной, позеленев еще пуще прежнего, — А она то тута при чем? Девочка у меня домашняя. Нечего позорить даже имечко ейное.

— Заманила в свои сети. Любви обещала вечной и пламенной. А вона как вышло.

— А петь-то зачем? — не унималась я.

— Я при жизни успеха не добился, так в посмертии обрету популярность. Звездою местной стану. Вона смотри, сколько тута слушателей, — он махнул рукой в сторону водяного и лесовика.

Ну да, трое нас на бережку, лучше, чем никого. Признаться честно, запевал он кошмарно. Сильно тянул слоги. Так примерно к третьему дню свадьбы поют. Когда не спали всё это время, а запасы горючего еще не иссякли, как и стойкость гостей.

— Да тут от тебя, ирод, все разбежались! Даже лягушки и те по соседним запрудам разбрелись. Нарушается экологический баланс! — вскричал Володька, — Сил нет терпеть твои вопли. А ну вылазь, скотиняка. Иди в другом месте горло надрывай.

— Нет, тута остануся. Вот Любава пусть послушает, порадуется…

Не повезло девке, ничего не скажешь. Говорила Марья Федоровна, «мы в ответе за тех, кого приручили и за тех, кого соблазнили», и-таки была права.

Водяной разводил руками, пытаясь сподвигнуть меня на решительные меры. Ну что тут поделаешь? Беруши пойду закажу им.

— А дочка где твоя? — спросила Володьку, — Тащи сюда, дурёху.

Спустя несколько минут я готова была упокоить своими же руками утопшего, но вовремя подоспела и Любавушка. Зеленые локоны спускались мокрыми прядями до самых колен, а ноготочки вселяли вселенский ужас, но наш горлопан, завидев возлюбленную тотчас прекратил инквизиторские пытки своим «ангельским» голоском и переведя дух, замер, созерцая деву сквозь толщу воды.

— Макарушка, — выдохнула девушка, — родной, ты чего енто тута?

— Свет мой, я к тебе пришел. Ты же намедни говорила, что жить и без меня нет силушки и без воды не смогёшь. Дык я к тебе в водную среду перебрался — очаг семейный создавать. Любви вечной хочу, как ты и обещала.

Вот, а я о чем говорю, к чему эти хлопоты с мужиками, если можно кошку завести. Ну или попугайчика, если поболтать с кем охотка.

Мы все с интересом взирали на влюбленного олуха. Дело ли так сгоряча рубить и в воду бросаться ради сомнительного союза? То-то же и оно.

— Делов-то? Отчего же не пришли просить? — Воскликнул водяной.

— Так дело ли со смертным пастухом водиться? — Любавка уперла ручки в бока и притопнула капризно ножкой. Брызги грязи разлетелись в стороны.

— Уж лучше б головою думала. Не дело. Но ежели любовь… Конечно, не сразу и не на халяву, но согласился бы. А что ж теперича⁈

Мои шестеренки в голове быстро анализировали ситуацию и искали пути решения проблемы.

— А вы где живете? Тут или где еще?

Володька махнул рукой куда-то в лево.

— Да вона там, на изломе реки.

— А доча взрослая уже?

Ну мало ли когда им можно от родительской чешуйки отделяться.

— Дык третья тысща лет пошла.

О-о-о! Антиквариат, как минимум, а то и вовсе реликвия.

— Так отпусти, отец, Любавушку в эту запруду жить к молодцу своему. Всяк лучше, чем с Посейдонами якшаться из заморских стран.

Дядька призадумался, почесывая шевелюру. Стряхнув лягушонка с плеча, мудро выдал:

— Отпускаю, но матери своей сама рассказывай. Кикимора моя так просто не благословит вашего союза. Ищите, так сказать, точки соприкосновения. Умасливайте. Только ты это… Не пой больше.

Это он верно добавил. Дело нечисти мы решили, теперь можно и домой возвращаться. Надеюсь, Кеша и Тимошка хатку не разнесли на бревнышки. А то долго ли умеючи.

Вот занятно. Сколько раз приезжала к бабуле на лето, ни разу не замечала, чтобы к ней не то, что сказочные, даже простые деревенские жители захаживали, а ко мне очереди стоят, да еще и по ночам вылавливают.

Вывод напрашивался только один — скверный характер Марьи Федоровны отпугивал не только родственничков, но