Сладкий - Маша Ловыгина

то есть, в институте, конечно, никто не дразнил. Но я же знаю, что так и есть и никуда не делось. Я вот подумала... Может, у вас есть визитка с собой? Я хоть в интернете почитаю.

Варвара едва не ударила себя по губам. И что это на нее нашло в самом деле? Уши, блин... Сто лет тому чебурашке...

– Визитка есть, – кивнула Мелисса и положила перед ней картонный прямоугольник с золотистой каемкой. – Только вы, пожалуйста, всегда помните о том, что мы, врачи, делаем людей красивыми, а вот счастливыми они становятся сами. Должны становиться.

– Это вы сейчас к чему? Потому что подумали, что я не счастливая? – спросила Варвара и почувствовала, как загорелись щеки и сдавило грудь.

Женщина вскинула брови, а затем покачала головой:

– Я ничего такого не подумала, Варенька. Это вы сами сказали.

За окном замелькали здания, вагоны и темные махины цистерн. Прыгающие кривые тени насквозь пробивали серо-синий утренний воздух и отскакивали от припудренного серебром окна.

Варвара натянула высокие перчатки и положила правую руку поверх чемодана. В проходе толпились люди.

– Словно в театре, – сказала Мелисса, глядя на то, как дверь ездит туда-сюда под напором пассажиров. – Актеры еще на сцене, а зрители уже несутся в гардероб.

Поезд сбавил скорость. Варвара бросила быстрый взгляд в окно. Сердце вдруг забилось быстро-быстро: сейчас появится здание вокзала...

– Вас встретят? – спросила она соседку.

– Да, муж. Мы на машине. Подвезти вас?

– О, нет... Кажется, меня тоже должны встречать.

– Если хотите, я постою рядом, пока за вами не придут?

– Нет-нет, что вы... Но спасибо! Недолгая остановка у меня будет в Вологде. Поеду еще дальше.

– Вон оно что... И куда же, если не секрет?

– Остров Сладкий. Это рядом с...

– Знаю. Слышала.

– Вот еду, чтобы репортаж написать.

– Криминальный? Ой, не надо, не рассказывайте! Меня эти ужасы всегда в депрессию вгоняют. Ну, что, кажется, понемногу рассасывается человеческая пробка? – сказала Мелисса и первой вышла из купе.

Варвара тоже встала и нажала на ручку чемодана, приподнимая ее повыше. На темном еще перроне виднелись человеческие фигуры, и с каждой минутой их становилось больше за счет выходивших из поезда пассажиров.

Она влилась в общий поток. Когда лицо опалило морозцем, ненадолго опешила, сжала у горла мех и наконец нырнула в зимнее вологодское утро следом за своей попутчицей.

– Милечка! – раздалось откуда-то сбоку.

Варвара заметила соседку, которую уже подхватил муж и теперь, нависнув над ней, будто коршун, «клевал» ее в щеки, а она трепыхалась перед ним и смеялась, будто юная студентка.

Варвара вздохнула: романтика...

– Варвара Павлова?

– Ой! Да... Это я, – она подняла слезящиеся от холода глаза и улыбнулась стоявшему перед ней высокому мужчине в длинном сером пальто.

– Пройдемте, – сухо сказал он и зашагал в сторону вокзала.

– Ну что ж, пойдемте... – растерянно пробормотала Варвара и покатила чемодан по застывшей ледяной корке перрона.

Ёлки...

«Нет, фанфар я, конечно, не ждала, но...» – Варвара катила чемодан и выглядывала макушку мужчины, который даже ни разу не оглянулся, пока шел в направлении вокзала.

Ходу до него было немного, поезд остановился на первом пути. Она заметила, что мужчина что-то быстро сказал охраннику у металлоискателя и встал рядом с ним. Дождавшись своей очереди, Варвара затащила чемодан на ленту и прошла внутрь кабинки детектора.

– Машина прямо у входа, – сказал незнакомец и смерил ее внимательным взглядом.

– Хорошо, – пожала она плечами и сгребла в карман телефон и ключи от квартиры. – Чемодан у меня не тяжелый, если что.

Губы мужчины дрогнули. Он протянул руку и ухватился за ручку ее багажа, как только тот оказался в конце ленты.

– Специально меня через металлоискатель провели? Вы ведь не Патрикеев? – скорее утвердительно спросила она.

– Патрикеев? Нет, конечно.

«Из Органов?» – хотела задать следующий вопрос Варвара, но, взглянув на сердитое выражение его лица, промолчала.

– Сейчас в управлении возьмете разрешение и сразу поедете, – сказал он таким тоном, будто она все это время умоляла его отправить ее поскорее в вологодскую тьмутаракань.

– А... – «Мне бы пописать для начала...» – подумала Варвара, но вслух лишь опять произнесла: – Хорошо...

Вокзальная площадь напоминала оттиск старой фотографии с ее смазанными переходами от темно-серого к белесому и сине-коричневому. Что-то вроде сепии, благодаря которой распознаешь ретро-снимки. После смерти матери у Вари осталось несколько штук, на которых были изображены бабушка с дедушкой и какие-то дальние родственники – все те, кого Варвара не знала лично, но заочно любила. Ей нравилось держать в руках плотные, с узорчатой каймой по краям картонки и рассматривать лица, глаза, улыбки, простую одежду и словно нарисованные пейзажи.

Вокруг ничего не изменилось. Разве что замороженные деревья были опутаны гирляндами да появились новые рекламные растяжки. Но такие баннеры есть в каждом городе, и уж по ним-то точно не запомнишь места, где был.

– Я люблю Вологду... – зашевелились ее губы при взгляде на большие белые буквы и огромное красное сердце.

Такие буквы тоже есть в каждом городе или почти в каждом. Сердце екает только тогда, когда произносишь по-настоящему любимое название. И Варино сердце екнуло. Она любила свой город. Просто...

«Просто мне пришлось уехать...»

Так считать было проще и легче, чем признать тот факт, что она сбежала. Но и в этих показаниях Варвара тоже путалась. Она стремилась к тому, чтобы что-то поменять в своей жизни, оторваться от тех проблем, которые давили и мешали дышать. Связано это было с Зоей, ее матерью – человеком сложным и зачастую истеричным.

После развода дочь стала для нее всем в прямом и переносном смысле. Ну, то есть, всем тем напоминанием о жизни, которая пошла прахом. Нет, Зоя не говорила ей, что могла бы устроить свою судьбу, не будь у нее дочери. И не тыкала ей в лицо внешним сходством с отцом. Просто... ой, да все это было не просто, конечно. Варя была бы рада, если бы у матери кто-нибудь появился. Потому что тяжело все время находиться словно под куполом, в котором они обе были заключены. Купол неудавшихся отношений и попранной любви – душный, как теплый сырой подвал с забитыми окнами.

Она старалась ничем не расстраивать мать, хорошо училась, поступила на журфак. Писала