Тайна фамильных бриллиантов - Мэри Элизабет Брэддон

— Да, сударь, — ответил смотритель, указывая на Джозефа, — вот они с ним ехали.

Доктор подозрительно покосился на Джозефа Вильмота. И действительно, было отчего: он выглядел преступным бродягой с головы до ног, отчаянным злодеем, отвергнутым обществом и ненавидевшим за то всех и каждого.

— Вы… родственник этому джентльмену? — недоверчиво спросил доктор.

— Да, я брат его.

— Я бы советовал перевезти его в ближайший отель. Я пришлю сиделку за ним ухаживать. Не можете ли вы сказать, в первый ли это раз с ним удар или нет?

— Не сумею сказать, — отвечал Джозеф.

— Странно, вы говорите, что вы брат этого джентльмена, а не можете ответить на такой важный вопрос.

— Действительно, странно, — ответил Джозеф Вильмот небрежно, почти презрительно. — Много вещей постраннее этого бывало на свете. Мы уже несколько лет не встречались с братом, а сегодня неожиданно наткнулись друг на друга.

Несчастного, все еще не пришедшего в чувство, перенесли в гостиницу, недалеко от станции. Номер в ней был просторным, но удобным. Больного положили в спальню, окна которой выходили на пыльную дорогу.

Доктор приложил все усилия, все известные науке средства, чтобы возвратить жизнь парализованному мозгу, но напрасно. Душа уже отделялась от тела, которое лежало неподвижной, бесчувственной массой на жесткой постели. Джозеф Вильмот сидел молча в ногах брата и следил за ним с мрачным выражением лица.

Вскоре явилась сиделка и уселась в голове больного. Но делать ей было нечего.

— Есть ли какая-нибудь надежда? — спросил Джозеф уходившего доктора, с нетерпением ожидая ответа.

— Боюсь, надежды мало, даже нет ее вовсе.

— А скоро будет конец?

— Очень скоро, думаю. Вряд ли он протянет сутки.

Доктор ожидал от брата умирающего выражения горести или, по крайней мере, удивления, но напрасно: Джозеф Вильмот не обнаружил никакого волнения; поспешно простившись, врач вышел из комнаты.

Начинало смеркаться, и в сумерках лицо Джозефа Вильмота казалось еще мрачнее, еще суровее, чем в вагоне поезда во время беседы с братом.

Спальня, где лежал умирающий, сообщалась с передней, где брошены были мешок и чемодан Самсона Вильмота.

Джозеф обыскал все карманы в платье, снятом с умиравшего брата.

В жилете нашел он немного серебра и ключи, в боковом кармане старомодного сюртука — записку и бумажник в сильно поношенном кожаном переплете. Джозеф вынес эти вещи в соседнюю комнату, притворив за собой дверь, потом позвонил и потребовал свечей.

Девушка принесла свечи и осведомилась, обедал ли он?

— Да, часов пять тому назад, — отвечал Джозеф. — Теперь дайте мне только водки.

Девушка принесла графинчик водки и рюмку, поставила на стол и молча вышла. Джозеф Вильмот запер за ней дверь.

— Терпеть не могу, когда за мной подсматривают, — пробормотал он про себя, — а этот деревенский народ такой любопытный.

Он уселся, выпил рюмку водки и придвинул одну из свечей.

Деньги, ключи и бумажник Джозеф успел уже положить к себе в карман. Прежде всего он вынул и осмотрел бумажник, в котором оказалось два отделения — в одном было пять пятифунтовых банковых бумажек, в другом письмо.

— Так, так! Это приветствие от младшего члена торгового дома своему товарищу и главе фирмы. Я приберегу эту цидулку, пригодится, — прошептал Джозеф, вкладывая письмо на прежнее место, и начал перелистывать записную книжку.

Только самая последняя заметка обратила на себя его внимание. Она состояла из нескольких слов:

«Г.Д. должен прибыть в саутгэмптонские доки 19 текущего месяца или около того на пароходе «Электра». Будет встречен мисс Лорой Д., в Лондоне».

— Что это за Лора Д.? — спросил себя Джозеф, закрывая записную книжку. — Верно, дочь его. Лет десять тому назад я прочел про его свадьбу в газетах. Уж, верно, не дал маху, женился выгодно. Ему везет во всем. Женился на знатной барыне, помнится. Будь он проклят!

Джозеф Вильмот сидел, сложив руки и насупив брови, в мрачном раздумье; зловещая улыбка искажала его суровое лицо, глаза горели зловещим огнем.

Джозеф Вильмот был опасен всегда — когда шумел и когда буянил, но он был в сто раз опаснее, когда задумывал дело в тиши.

Вскоре он очнулся, вынул связку ключей из кармана, открыл чемодан и стал рассматривать вещи.

Немного нашел он там любопытного: пару платья, две чистые рубашки и прочие принадлежности незатейливого туалета старого конторщика. В дорожном мешке оказались пара сапог, щетка, ночная рубашка и полинялый ситцевый халат.

Осмотрев эти вещи, Джозеф Вильмот отворил осторожно дверь в комнату, где лежал умирающий. Там не было никакой перемены. Сиделка по-прежнему сидела в изголовье постели. Она повернула голову, когда Джозеф отворил дверь.

— Что, перемены нет? — спросил он.

— Нет, никакой, сударь.

— Я выйду прогуляться немного и сейчас же вернусь.

Джозеф прикрыл дверь, но не торопился уйти. Он нагнулся над чемоданом и сорвал с него ярлык с именем брата. Ту же предосторожность явил он и относительно мешка. Засунув ярлыки в карман, он стал тихо ходить по комнате в глубоком раздумье.

— «Электра» приходит девятнадцатого или около того, — произнес Джозеф Вильмот тихим, сдержанным голосом. — Значит, день-два, раньше или позже. Если Самсон умрет, назначат следствие, пожалуй, станут освидетельствовать покойника и меня задержат, пока все это кончится, по крайней мере дня на два, на три, а Генри Дунбар успеет между тем из Саутгэмптона проехать в Лондон, и я потеряю единственный случай встретиться с ним с глазу на глаз. Я не упущу такого случая, ни за что не упущу. Чего мне тут торчать и ждать смерти человека, который уже лежит без чувств? Нет! Сама судьба натолкнула меня на Генри Дунбара, и я не намерен упустить такой случай.

Джозеф взял шляпу — истасканную, грязную серую шляпу, вполне подходившую ко всему его облику, и вышел из гостиницы, сказав хозяину, что воротится через час, и направился к станции железной дороги, чтобы разузнать насчет прибытия поездов.